Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион

«Мы упоминаем об этом не с целью инсинуации, — писала газета „Эдюкейшн“, — но данный случай, бесспорно, дает повод для размышлений!»

Относительно орудия, которым убийца нанес удар, полиция могла только, как обычно, заявить, что это был «тупой инструмент».

Однако никакого следа от подобного инструмента не обнаружили. В квартире не было вообще никаких признаков, говорящих о том, что здесь происходила борьба. Никто не знал, были ли оба супруга убиты одновременно или один после другого. Во всяком случае, они лежали на полу не на том месте, где упали; трупы были положены на ковер, рядом друг с другом, а сверху поперек их тел лежала таинственная палка.

Имел ли оптовый торговец Шульце врагов? Никто не знал этого. Не был ли он объектом вымогательства? В таком случае, с какой целью и с чьей стороны? Почему же тогда его убили, если хотели только взять у него деньги? Может быть, он сам был вымогателем или знал то, чего не положено знать? Почему убита также и его жена?

Было много такого, о чем приходилось расспрашивать.

На запросы газет полиция отвечала лишь одно: она занимается расследованием дела; разумеется, будут приняты во внимание все моменты, не будет упущено ни одно существенное обстоятельство.

В понедельник утром 22 мая, после утренней молитвы, директор гимназии Тимиан обратился к ученикам с речью; у него сразу создалось какое-то странное впечатление, будто никто с должной серьезностью не слушает его. Никогда еще с ним не случалось ничего подобного.

Как обычно по понедельникам, ученики спели псалом «Сей благостный день мы с радостью зрим», после чего директор произнес краткую речь об авторитете и добрых традициях школы, о законах чести и заповедях долга, о необходимости соблюдать правила внутреннего распорядка школы, а также прилично вести себя в коридорах и на лестницах. Он с огорчением узнал, что среди учеников нашлись такие нездоровые элементы, которые без всякого стеснения бросают на школьный двор бумажки от съеденных бутербродов. Он был крайне разгневан также, когда выявились случаи нарушения дисциплины и беспорядков во время прихода учеников на занятия и ухода их домой. В школу поступили жалобы, и серьезные жалобы: ученики выезжают на велосипедах из школьных ворот прямо через тротуар, что создает опасность для прохожих и вызывает их недовольство. Разумеется, терпеть такие вещи нельзя. Это не только неприлично, но прямо-таки преступно, поскольку езда на велосипеде по тротуару запрещена полицейскими правилами. Если в будущем кто-нибудь из учеников снова будет замечен в таком грубом нарушении порядков и законов, то будут приняты дисциплинарные меры, которые, между прочим, лишат виновного права ездить в школу на велосипеде.

Именно в тот момент, когда он произносил эти слова, директор испытал странное чувство: ему показалось, что у его слушателей совершенно отсутствует серьезность. Он сделал небольшую паузу и внимательно оглядел учеников и учителей. Разумеется, он не увидел ни одной улыбки, но у многих в глазах играли веселые искорки. Поэтому директор повысил голос и снова заявил, что езда по тротуару — это преступление, уголовное деяние, с которым нельзя мириться. Только дисциплинированный, наделенный чувством ответственности человек имеет моральное право ездить на велосипеде. Этого требуют интересы общества… — Что там такое? — вдруг спросил оратор, услышав хихиканье. Стоя на кафедре, он сердито посмотрел на учеников; мальчишки, давясь от хохота, старались спрятать свои красные лица за молитвенниками. Инспектор живо схватил за шиворот одного из учеников и вывел из зала; но мальчик уже в дверях разразился таким неистовым смехом, что все остальные тоже расхохотались.

На несколько минут директор утратил дар речи. Он видел, что даже некоторые учителя стоят с красными лицами, прикрывая рот ладонью. Неужели весь мир сошел с ума?

— Прошу успокоиться! — громовым голосом воскликнул директор и сильно ударил по кафедре кулаком. Он даже побледнел от возмущения, и под его гневным взглядом все наконец затихли.

— Я просто поражен! — проговорил директор. — Я поражен вашим поведением, которое особенно неуместно здесь, сейчас. Я попрошу вас всех разойтись, пусть каждый займется своим делом!

При всеобщем глубоком молчании директор медленно и с достоинством спустился по ступенькам кафедры. Ученики, стараясь не смотреть на него, расступились, и директор в сопровождении учителей покинул зал.

В коридоре один пожилой учитель, который шел рядом с директором, осмелился спросить его:

— Разве господин директор не видел сегодняшних газет?

— Извините, Балле, в данный момент меня меньше всего интересуют газеты — после всего того, что я видел сейчас. Не хочу скрывать от господ учителей, ваше поведение я расцениваю как измену.

— Но мне кажется, утренние газеты помогут вам понять все, — сказал лектор Балле. — Господин директор в самом деле не читал сегодня газет?

— Нет, не читал. Должен признаться, я не большой охотник до газет и никогда не читаю их за утренним кофе. Быть может, произошло что-нибудь особенное? Революция, что ли, вспыхнула? Или чернь захватила власть в нашей стране? Почему, когда я говорю, люди смеются прямо мне в глаза?

— Значит, господин директор не знает, что случилось с лектором Карелиусом?

— Я не видел сегодня лектора Карелиуса. Не могу себе представить, чтобы он опоздал на уроки; надо полагать, он заболел.

— Ох нет, дело обстоит гораздо хуже. Лектора Карелиуса забрали в полицию. Вчера утром он был арестован за шумное поведение на улице и отчаянную езду на велосипеде, за учиненное им нападение на полицию и что-то еще. Судя по утренним газетам, он кусался, бил ногами полицейских и порвал им форменную одежду.

— Прошу извинить мне иностранное слово, Балле, но что это за nonsense [9] Nonsense — нелепость, бессмыслица (англ.) . ?

— К сожалению, не nonsense. Об этом написано во всех утренних газетах, и дети, конечно, также их читали. Вот чем и объясняется их веселость в тот момент, когда господин директор стал говорить о бесцеремонной езде на велосипеде в нарушение существующих правил. Я ни в коей мере не собираюсь защищать мальчиков — их несдержанность, разумеется, непростительна, но она вполне понятна для того, кто знает детскую психологию. Не угодно ли взглянуть сюда? — предложил Балле, протягивая директору консервативную газету.

— Подождите минутку, лектор Балле. Для подобного разговора коридор — место мало подходящее. Будьте добры последовать за мной в кабинет, там мы спокойно прочтем, что тут написано. А ваш класс пусть немного подождет. Если за время вашего отсутствия там возникнет беспорядок, то пришлите зачинщиков ко мне. Их здесь примерно накажут!