Фредерик Стендаль - Еврей

Я потерял всякий кредит; мои свояки, которых за последний год всегда видели вместе со мной, рассказали купцам, у которых я забирал товар, что я нахожусь в Кьяцце, где занимаюсь торговлей, и что я послал их к ним за товаром... Таким образом, путем мошенничества они присвоили себе более чем на двести франков товара. Я понял, что мне надо бежать из Венеции; я устроил Стеллу нянькой к тому самому ювелиру, который давал мне для продажи ожерелья.

На следующий день рано утром, закончив свои дела, я отдал Стелле двадцать франков, оставив себе только шесть, и скрылся. Никогда еще я не впадал в такую нищету, и вдобавок ко всему меня считали вором. К счастью, прибыв в Падую, я догадался написать всю правду тем венецианским купцам, у которых мои свояки обманным путем выманили товар. На следующий день я узнал, что был отдан приказ о моем аресте, а итальянские жандармы шутить не любят.

Один известный падуанский адвокат ослеп, и ему понадобился слуга, чтобы водить его. Несчастье сделало его таким сварливым, что он менял своих поводырей каждый месяц. «Бьюсь об заклад, — сказал я себе, — что меня он не прогонит». Я поступил к нему и на следующий день, когда он скучал в одиночестве, — так как никто не заходил навестить его, — я рассказал ему историю моей жизни. «Если вы не спасете меня, то меня на днях арестуют». «Арестовать моего слугу! — воскликнул он. — Ну, этого-то я не допущу!» Одним словом, сударь, я вошел к нему в милость. Он рано ложился спать, и в скором времени я получил от него разрешение заниматься торговлей в падуанских кафе с восьми часов вечера до двух часов ночи, когда богатые падуанцы расходятся по домам.

За полтора года я скопил двести франков. После этого я попросил адвоката дать мне расчет. Он ответил, что в своем завещании он оставит мне значительную сумму денег, но что никогда меня не отпустит. «Зачем же ты разрешил мне заниматься торговлей?» — подумал я про себя и убежал от него. Вернувшись в Венецию, я уплатил все долги, что доставило мне много чести; я женился на Стелле и научил ее торговать; теперь она справляется с этим делом лучше, чем я.

— Так госпожа Филиппо — это ваша жена? — воскликнули слушавшие.

— Да. А теперь, господа, я перейду к своим странствиям и к истории с проклятием .

У меня уже составился капитал более чем в сто луидоров. Скажу вам, что я помирился с моей матерью, которая после этого снова обобрала меня, а затем помогла также и сестре обокрасть меня. Я уехал из Венеции, убедившись, что, пока я буду жить там, меня будет обирать моя семья, и поселился в Заре, где дела мои пошли на лад.

Хорватский капитан, которому я поставил часть обмундирования для его роты, сказал мне однажды: «Филиппо, хотите разбогатеть? Нас посылают во Францию. Имейте в виду, что я, хотя никто этого не подозревает, друг барона Брадаля, нашего полковника. Поезжайте с нами маркитантом. Вы хорошо заработаете, но это занятие будет для вас только предлогом; полковник, с которым я для вида нахожусь в натянутых отношениях, на самом деле поручает мне все поставки для полка; мне нужен толковый человек, и я остановил свой выбор на вас».

Что делать, господа, я не любил больше мою жену!

— Как! — воскликнул я. — Вашу бедную Стеллу, которая была вам так верна!

— Да, господа, я любил только деньги. И как я их любил!

Все рассмеялись, столько подлинной страсти было в восклицании еврея.

— Я был назначен маркитантом и уехал из Зары. После сорокавосьмидневного перехода мы добрались до Симплона. Пятьсот франков, которые я взял с собой, превратились в полторы тысячи, и, кроме того, я приобрел прекрасную крытую повозку и пару лошадей. В Симплоне начались мои несчастья. Я чуть не погиб: мне пришлось двадцать две ночи провести на морозе под открытым небом.

— А, вам пришлось жить на бивуаках!

— Я зарабатывал в день пятьдесят или шестьдесят франков; но каждую ночь я прямо погибал от холода. Наконец армия перешла эту ужасную гору. Мы прибыли в Лозанну. Там я вошел в компанию с господином Перреном. Славный был человек! Он торговал водкой. Я умею продавать на шести языках, а он умел хорошо покупать. Изумительный человек! Но он был слишком горяч. Когда случалось, что какой-нибудь казак отказывался уплатить за выпитое и, к его несчастью, в лавочке никого, кроме нас, не оказывалось, господин Перрен избивал его до полусмерти. «Дорогой друг, — говорил я ему, — мы зарабатываем сто франков ежедневно; что за беда, если какой-нибудь пьяница не уплатит нам два или три франка?»

«Что поделаешь! Это сильнее меня, — отвечал он, — я не люблю казаков». «Из-за вас нас обоих когда-нибудь прирежут. Я удивляюсь, друг мой, как наше содружество еще не кончилось».

Французы-маркитанты боялись даже показываться в лагере: им никогда не платили; у нас же дела шли великолепно. Когда мы прибыли в Лион, в нашей кассе было четырнадцать тысяч франков. Там, из жалости к бедным французским купцам, я занялся контрабандой. У них была большая партия табака за Сен-Клерскими воротами; они попросили меня доставить этот табак в город. Я предложил им подождать двое суток, до того времени, когда командование перейдет к полковнику, моему другу. После этого я в течение пяти дней подряд перевозил табак в своей крытой повозке. Французские таможенники ворчали, но не смели меня остановить. На пятый день один из них, будучи пьяным, ударил меня; я хлестнул лошадь и хотел проехать, но другие таможенники, видя, что меня бьют, задержали меня. Обливаясь кровью, я потребовал, чтобы меня отвели к начальнику ближайшего поста. Он был из нашего полка, но сделал вид, что не узнает меня, и отправил в тюрьму. «Мою повозку разграбят, и бедные купцы попадутся», — подумал я. По дороге в тюрьму я дал два скудо конвоирам для того, чтобы они отвели меня к полковнику; в присутствии солдат он обошелся со мной очень сурово и пригрозил, что повесит меня. Но как только мы остались одни, он сказал: «Не робей! Завтра я назначу другого начальника заставы у Сен-Клерских ворот; вместо одной повозки ты провезешь две». Но я не захотел этого. Я дал ему двести цехинов, которые пришлись на его долю. «Как! Ты тратишь столько сил ради таких пустяков!» — сказал он. «Надо же помочь этим бедным купцам», — ответил я.

До прибытия в Дижон наши дела с господином Перреном шли превосходно, но в Дижоне, господа, мы в одну ночь потеряли больше двенадцати тысяч франков. В тот день торговля шла великолепно; был смотр полка, и, кроме нас, других маркитантов не было; мы заработали больше тысячи франков. В полночь, когда все уже спали, какой-то проклятый хорват захотел уйти, не уплатив за выпитое. Господин Перрен, видя, что хорват один, налетел на него, избил и окровавленного выбросил на улицу. «Ты с ума сошел, Перрен, — сказал я ему. — Правда, он выпил на целых шесть франков, но если у него хватит силы закричать, будет пренеприятная история».