Фредерик Стендаль - Ламьель

У Ламьель почти пропало желание гулять; она была так несчастна, что ее маленькое тщеславие, хоть и чувствительное ко всему, проглядело ее успех у герцогини — а он был очень значителен. Сердце знатной дамы особенно покорило то, что Ламьель нисколько не была похожа на барышню .

Надо иметь в виду, что из всех прискорбных последствий революции г-жа де Миоссан болезненнее всего воспринимала скромность и благопристойность, которую напускали на себя дочери прикопивших кое-какие деньжонки простолюдинов. У Ламьель было слишком много живости и энергии, чтобы ходить неспешно и с потупленными или, по крайней мере, полными задумчивости глазами, бросая лишь изредка безразличный взгляд на великолепный ковер в гостиной герцогини. Под влиянием снисходительных советов горничных она выработала своеобразную походку: она ходила медленно, это правда, но с видом скованной газели; тысячи мелких проявлений живости выдавали ее деревенские привычки. Она никак не могла усвоить поступь хорошего тона, выражающую как бы последнее усилие существа, которое обожает лишь одно — полное бездействие. Как только она замечала, что за ней непосредственно не следит строгий глаз какой-нибудь пожилой горничной, она пускалась вприпрыжку по анфиладе комнат, ведущих в гостиную герцогини. Когда служанки доложили знатной даме о странном поведении Ламьель, она велела поставить для себя в гостиной зеркало, чтобы ей можно было, сидя в кресле, наслаждаться картиной этой резвости. Хоть Ламьель и была сама легкость, все было так тихо в этом огромном замке, что сотрясение, вызываемое ее прыжками, можно было услышать отовсюду. Все были шокированы ее поведением — и это окончательно решило судьбу молоденькой крестьянки. Когда герцогиня вполне уверилась в том, что ее питомица нисколько не собирается корчить из себя барышню, она без оглядки отдалась тому радостному чувству, которое возбуждала в ней Ламьель. Девушка не понимала и половины слов, встречавшихся ей в «Quotidienne». Герцогиня вдруг решила, что хорошо читать можно лишь то, что понимаешь; исходя из этого, она придумала себе новое удовольствие, растолковывая Ламьель все то, о чем говорилось в газете. Дело это было нелегкое, и герцогиня сама не заметила, как заботы о просвещении Ламьель стали для нее любимейшим вечерним занятием, да и чтение газеты длилось теперь уже не полчаса, а растягивалось на целых три часа.

— Как, уже полночь? — весело спохватывалась герцогиня. — А я, ей-богу, думала, что самое большее — десять! Вот еще один чудесно проведенный вечер!

Герцогиня терпеть не могла рано ложиться. Часто комментарии к «Quotidienne» возобновлялись на следующее утро, и наконец, — вещь прямо невероятная! — герцогиня, которая все еще довольно часто повторяла, что Францию погубил не кто иной, как нормандцы, заявила, что комментарии к «Quotidienne» еще недостаточны для образования крошки — так Ламьель называли в замке. Крошка , для того, чтобы вполне справляться со своими обязанностями лектрисы, должна была понимать даже злостные анекдоты о женах банкиров и других либеральных дамах, которыми «Quotidiene» обычно, украшает свои фельетоны. Крошке пришлось прочесть вслух «Вечера в замке» [16] «Вечера в замке» (1784, 4 тома) — повести французской писательницы г-жи де Жанлис (1746—1830), автора назидательных рассказов и романов, частью написанных для юношеского возраста. Эмигрировавшая во время революции, г-жа де Жанлис в годы Реставрации стала ярой поборницей нравственности, хотя в молодости не отличалась строгими принципами. Шанфор, писатель XVIII века, называет ее в числе четырех «великих комедианток света, порожденных нашей эпохой». госпожи де Жанлис, а затем и наиболее нравственные романы этой знаменитой комедиантки. Позднее герцогиня нашла, что Ламьель доросла до понимания «Словаря светского этикета» — самого глубокого сочинения века. Все то, что касалось различий, а в особенности разграничений между отдельными слоями общества, необычайно привлекало внимание женщины, которая в течение всей своей жизни вот-вот должна была стать герцогиней. Лишь из-за исключительно неблагоприятного стечения обстоятельств она достигла этого высочайшего титула — заветной мечты всех дам Сен-Жерменского предместья, — когда ей перевалило уже за сорок, и она, по ее словам, больше не дорожила положением в свете. Огорчения, которых она натерпелась в течение столь долгого ожидания, ожесточили характер этой женщины, слабой и суеверной от природы, лишившейся всего, когда ей изменила юная свежесть. Она могла бы найти утешение в страстных заботах о каком-либо взятом в замок бедняке; но первый же случай подобного рода вызвал такой ужас ее духовника, что герцогиня дожила до преддверия старости без дальнейших грехопадений, и это ежечасное страдание окончательно озлобило ее характер. Бывали минуты, когда она положительно испытывала потребность рассердиться. Когда она прибыла в Нормандию, высокомерие маркизы, требовавшей чтобы ей оказывались те же почести, что и герцогине, показалось столь странным знатным дамам из соседних замков, что салон г-жи де Миоссан был объявлен невероятно скучным. Ходили туда нехотя, а если и откликались на приглашение к обеду, то преимущественно лишь в сезон ранней зелени и плодов. От замашек очень богатых женщин герцогиня сохранила привычку посылать в Париж нарочных за первым зеленым горошком, первой спаржей и т. д. Она отлично знала то, что, впрочем, многочисленные соседние замки и не пытались от нее скрывать, — а именно, что ее навещали исключительно ради этих возвращавшихся из Парижа курьеров.

Герцогиня пользовалась своей мнимой болезнью глаз для того, чтобы никогда не расставаться с Ламьель. В сердце этой приятной женщины она полностью унаследовала место собачки Дэш, незадолго до этого умершей.

Жить при герцогине в замке показалось бы рядовой молоденькой крестьянке верхом счастья, но у Ламьель меньше чем через год исчезла вся ее молодая веселость.

Так прошло несколько месяцев; наконец Ламьель не на шутку заболела. Первые же признаки болезни показались настолько опасными, что герцогиня скрепя сердце согласилась вызвать доктора Санфена, который уже много лет являлся в замок только на Новый год. До этого по настоянию Дюсайара вместо него приглашали доктора Бюирета из Мортена, городка в нескольких лье от замка. Дюсайар побаивался, как бы г-н Санфен не завладел всецело умом герцогини и не излечил ее от мнимой болезни глаз. Вызов в замок необыкновенно польстил безграничному тщеславию горбатого врача: только этого ему и недоставало для достижения полной славы в округе. Он решил произвести глубокое впечатление. По его мнению, герцогиня должна была умирать от тоски, поэтому в течение первой половины своего визита он был удивительно груб; обращаясь к этой даме, он употреблял самые странные выражения, прекрасно зная, что ее речь отличается исключительной обдуманностью и изяществом.