Шолом Алейхем - С ярмарки

– Что делать с детьми? С детьми как быть?

– Как быть с детьми? – отзывается дядя Пиня, поглаживая бороду. – Старшие будут учиться, как учились, а младших ты отправишь к дедушке в Богуслав.

Он имеет в виду дедушку Мойше-Иосю и бабушку Гитл с материнской стороны, дети никогда их не видели, они слышали только, что где-то далеко, в городе под названием Богуслав, есть у них богатые дедушка и бабушка. Туда, значит, их и собираются отправить. Это совсем недурно. Во-первых, сама поездка чего стоит. Во-вторых, они увидят новый город. Интересно также познакомиться с дедушкой и бабушкой, которых они никогда не видали. Возникает только один вопрос: кого дядя Пиня считает старании, кого младшим, ведь не может быть сомнения в том, что мальчик, которому минуло тринадцать лет, будь он даже меньше щенка, должен считаться старшим. Этот вопрос так сильно занимал тринадцатилетнего «юношу», что он почти перестал думать о матери, по которой дважды в день читал заупокойную молитву, о вздыхающем отце, о кладе, по которому так тосковал. Его интересовало теперь другое: поездка в большой город Богуслав, дедушка Мойше-Иося и бабушка Гитл, которые, говорят, так богаты, так богаты…

Путешествие в Богуслав. – Возница Шимен-Волф – молчальник. – В ожидании парома. – Возница молится на берегу реки. – Сердечная молитва.

Однажды, в конце лета, перед праздниками, к крыльцу подъехала повозка. В нее усадили младших детей, четырех мальчиков и двух девочек – тринадцатилетний Шолом был тоже среди них, – дали с собой по две сорочки, съестного на два-три дня, письмо к деду Мойше-Иосе и бабушке Гитл и раз двадцать наказали, чтобы они были осторожны при переправе на пароме через Днепр.

Переезжать через Днепр, да еще на пароме! Никто из Детей парома никогда не видел и не представлял себе, что это за штука. Но они догадывались, что это должно быть не плохо. И дети забывают, что у них умерла мать; забывают все на свете и думают только о поездке, о Днепре, о пароме. Но им напоминают, что мать умерла. На то существует бабушка Минда, которая наказывает им еще и еще раз, чтоб они, упаси бог, не забывали читать по матери заупокойную молитву. Она гладит детей скользкими пальцами, целует в щечки и прощается с ними навсегда, ибо бог знает, доведется ли ей еще когда-либо с ними увидеться…

Сердце подсказало ей правильно. Когда дети вернулись из Богуслава, бабушка Минда была уже там, где их мать – могила подле могилы. И отец читал заупокойную молитву по своей матери вместе с детьми, которые поминали свою мать.

То был год поминаний, год холеры. Бесконечное множество людей утратило близких, вся синагога поминала мертвых.

Как различны бывают люди! Насколько возница Меер-Велвл, который возил детей из Воронки в Переяслав, был человек живой, подвижной, словоохотливый, настолько другой возница, Шимен-Волф, который вез детей из Переяслава в Богуслав, был угрюм, флегматичен, молчалив. Хоть кол на голове теши, хоть из пушки по нему стреляй, он ни слова не вымолвит, кроме: «Полезайте на воз», или: «Слезайте с воза». Дети сгорали от нетерпения узнать, скоро ли покажется Днепр, когда они будут переезжать на пароме и что такое паром, но ничего не поделаешь – молчит человек, да и только! Сидит, как пугало, на облучке, подстегивает лошадей, причмокивает толстыми губами и только время от времени произносит: «Но-о, холера! Чтоб вас холера взяла!» или: «Но, дохлые, чтоб вам подохнуть!» Порою он что-то шепчет про себя или тихо напевает тоненьким голосом. Это он на память читает псалмы.

Так же, как у людей бывают разные характеры, так, простите за сравнение, и лошади – у каждой свой нрав. Лошади возницы Шимена-Волфа характером пошли в хозяина: такие же сонные, к тому же они были со странностью – чихали. Всю дорогу они чихали, фыркали, обмахивались хвостами и еле передвигались. Казалось, мы плетемся нескончаемо долго, и бог весть, доберемся ли когда-нибудь до жилья. Кругом – небо, земля и песок. Песку нет конца. А в довершение всего лошади вдруг останавливаются посреди дороги. Шимен-Волф слезает с телеги и, допев тоненьким голосом: «Бла-а-жен на бо-ога уповающий…», обращается к детям: «Слезайте с воза!» Дети вылезают из повозки. Что случилось? Ничего. Дорога песчаная, лошадям тяжело – придется пройтись пешком. Что ж, это не беда, пешком так пешком. Тем лучше, пешком даже веселей. Беда только в том, что младшая сиротка, которой только годик, не хочет оставаться одна в повозке, она плачет, и ее приходится нести на руках. Это не большое удовольствие. Счастье, что идти приходится не очень долго. Дорога вскоре становится лучше, и возница говорит детям:

– Полезайте на воз!

Забираешься в повозку и вытягиваешься, пока снова не начинается глубокий, вязкий песок. Тогда опять раздается команда: «Слезайте с воза!» А потом: «Полезайте на воз!»

Но что там сверкнуло вдалеке? Что там блестит, как стекло, и отливает на солнце серебром? Неужели это Днепр? Ребятам не сидится в повозке. А повозка, как назло, подвигается медленно, медленно, чтобы добраться до Днепра, нужно преодолеть одну полосу и еще одну полосу желтого, плотного, глубокого, до колен песка. Лошади плетутся еле-еле, шаг за шагом, с трудом вытаскивая ноги. Колеса вязнут в песке, повозка кряхтит. А Днепр все ближе и ближе разворачивается перед нами во всей своей шири и красе. Да, это Днепр! Он сверкает на солнце и манит к себе юных путешественников, которые впервые явились приветствовать древнего старца: «Мир тебе, как живешь, дедушка?» Высокий, зеленый, местами пожелтевший прибрежный камыш с отражающимися в воде длинными, остроконечными листьями придает ему, этому старику, особую прелесть.

Тишина. Вширь и вдаль, точно море, раскинулся Днепр, и воды его спешат куда-то в глубоком молчании. Куда? Это тайна. Синее небо глядится в воду и отражается в ней вместе с солнцем, которое еще высоко. Ясное небо, ясная вода, ясный воздух, чистый песок. Кругом благодатная тишина. Необъятный божий простор. И вспоминаются слова псалма «В просторе – господь».

Фрр! – с криком вылетела птица из камыша. Прорезав стрелою чистый воздух, она зигзагами пошла парить далеко, далеко, но, как бы вспомнив о чем-то, возвратилась и снова исчезла в желто-зеленом камыше. И хочется птицей выпорхнуть из повозки и полететь над водой или по меньшей мере раздеться догола, прыгнуть в воду и плескаться в ней, плавать, плавать, плавать…

– Слезайте с воза! – командует Шимен-Волф, спускаясь с повозки. Заткнув кнут за пояс, он подносит обе ладони ко рту и, задрав голову, испускает глухой крик, точно из разбитой бочки:

– Паро-о-м, паро-о-ом!..

Паром, видно, живое существо, которое находится где-то на той стороне реки, его-то и нужно вызвать. Детвора выползает из повозки и, расправив сведенные от долгого сидения члены, помогает вознице вызывать паром. Так же, как возница, они подносят ко рту ладони, задирают головы и пронзительно кричат: