Жан- Мари Гюстав Леклезио - Золотоискатель

И тогда у меня появилось ощущение, что узы, связывавшие меня с Лорой и Мам, рвутся, а главное, что Букан и Мананава навсегда уходят из моей жизни.

Рампар-стрит — это был другой мир. Каждое утро я приезжал туда на поезде вместе с толпой мелких клерков, посыльных, китайских и индийских торговцев, отправлявшихся обделывать свои делишки. Из вагонов первого класса выходили важные, респектабельные люди, бизнесмены, адвокаты, все в темных костюмах, в шляпах и с тростью в руках. В этом потоке я добирался до дверей конторы В. В. Уэста, где в жарком полумраке кабинета меня ожидали ведомости и кипы счетов. Там я оставался до пяти часов вечера с получасовым перерывом на обед около полудня. Мои коллеги ходили обедать к одному китайцу с Королевской улицы, я же, из экономии и из желания побыть одному, довольствовался тем, что сгрызал перед заведением этого китайца несколько перечных печеньиц, а иногда в виде особой роскоши позволял себе кейптаунский апельсин. Я съедал его, разрезав на четыре части, сидя на парапете в тени дерева и глядя на индийских крестьянок, возвращавшихся с рынка.

Это была жизнь без неожиданностей, без сюрпризов, и мне часто казалось, что это не может быть реальностью, что всё это: поезд, цифры в ведомостях, пыльная контора, английская речь служащих В. В. Уэста, индийские женщины, что возвращались по длинным, залитым солнцем улицам с рынка, поставив на голову пустую корзину, — сон наяву.

Но были еще корабли. Это ради них каждый раз, когда представлялась такая возможность, я шел в порт — за час до открытия конторы или после пяти, когда Рампар-стрит пустела. В выходные дни, когда другие молодые люди отправлялись под руку с невестой прогуляться по аллеям Марсова Поля, я предпочитал бродить по причалам, среди снастей и рыбачьих сетей, слушать рыбаков, разглядывать покачивающиеся на маслянистой воде корабли, следя глазами за переплетениями такелажа. Я спал и видел, как бы уехать, но вынужден был довольствоваться лишь чтением названий судов. Иногда это были просто рыбачьи лодки с наивным изображением павлина, петуха или дельфина на корме. Я вглядывался украдкой в лица моряков: старых индусов, негров, коморцев в их неизменных тюрбанах, неподвижно сидящих в тени больших деревьев и курящих свои сигары.

До сих пор помню названия, что я читал тогда на бортах судов. Они отпечатались в моем мозгу, словно слова из песен: «Глэдис», «Эссалаам», «Звезда индийских морей», «Дружба», «Прекрасная роза», «Кумуда», «Рупаника», «Розали», «Золотая пыль», «Красавица Юга». Для меня то были прекраснейшие в мире имена, потому что они напоминали мне о море, рассказывали о морских просторах, о крутых валах, о рифах, о далеких островах о штормах. Читая их, я уносился далеко от этой земли, от городских улиц, а главное — от пыльного сумрака конторы и испещренных цифрами ведомостей.

Однажды мы пошли на причал вместе с Лорой. Мы долго гуляли вдоль кораблей под равнодушными взглядами сидевших в тени деревьев моряков. Она первая заговорила о моей тайной мечте. «Ты собираешься скоро уплыть на корабле?» — спросила она. Ее вопрос очень удивил меня, но я улыбнулся в ответ, как будто это была шутка. Однако она смотрела без улыбки, и ее прекрасные темные глаза были полны грусти. «Да-да, мне кажется, что ты способен вот так уплыть все равно на каком корабле, все равно куда — как тогда с Дени на пироге». Я ничего не ответил, и она вдруг почти весело сказала: «Знаешь, а мне бы очень хотелось уплыть вот так куда-нибудь, все равно куда: в Индию, Китай, в Австралию. Но это совершенно невозможно! Помнишь нашу поездку во Францию? Я больше не хочу туда — теперь. В Индию, Китай, куда угодно, только не во Францию». Она умолкла, и мы снова стали смотреть на пришвартованные к причалу корабли, и я был счастлив, я понимал, почему меня охватывает счастье всякий раз, когда я вижу, как, подняв паруса, корабль выходит в открытое море.

В тот год я и познакомился с капитаном Брадмером и его «Зетой». Мне хотелось бы сейчас вспомнить все подробности того дня, чтобы прожить его еще раз, потому что это был один из самых важных дней в моей жизни.

Это было в воскресенье, утром. На рассвете я вышел из старого дома в Форест-Сайде и отправился на поезде в Порт-Луи. Я бродил, по обыкновению, по причалу, среди рыбаков, уже возвращавшихся с моря с корзинами, полными рыбы. Еще мокрые после выхода в открытое море корабли казались измученными, сохли на солнце свисавшие вдоль мачт паруса. Мне нравилось бывать тут в момент возвращения с лова, слушать скрип корабельных корпусов, вдыхать исходящий от них запах моря. Тогда-то среди рыбачьих лодок, баркасов и пирог я и увидел ее: это было старое уже судно, изящными очертаниями напоминавшее шхуну, с двумя чуть наклоненными назад мачтами и двумя хлопающими на ветру четырехугольными парусами. На длинном черном корпусе с приподнятым носом я прочитал странное название, написанное белыми буквами: «Зета». На фоне остальных рыбачьих посудин этот корабль, с его белоснежными парусами и оснасткой от марселя до бушприта, выглядел чистокровным рысаком, готовым к бегам. Я долго разглядывал его, застыв в восхищении. Откуда он пришел? И когда отправится в обратный путь, чтобы уже не вернуться назад? На мостике стоял матрос, негр с Коморских островов. Я отважился спросить, откуда они прибыли, и он ответил: «Агалега». Тогда я спросил, чье это судно, и услышал в ответ имя, показавшееся мне непонятным: «Капитан Брадмер» {12} 12 Фамилия Брадмер звучит так же, как французское словосочетание Bras de Mer, буквально означающее «Морская Рука». . Может быть, именно это имя, звучавшее так по-пиратски, пробудило мое воображение и особый интерес к этому кораблю. Кто это — Морская Рука? Как с ним увидеться? Я собрался было спросить у матроса, но тот уже отвернулся от меня и уселся в стоявшее на корме, в тени парусов, кресло.

В тот день я неоднократно возвращался к пришвартованной у причала шхуне, боясь, что вечером, с началом прилива, она уйдет в море. Матрос-коморец по-прежнему сидел в кресле, в тени развевающегося на ветру паруса. К трем часам дня начался прилив, и матрос убрал парус, привязав его к рее. Затем он тщательно задраил все люки, навесил замки и сошел на причал. Увидев, что я снова стою у корабля, он остановился и сказал: «Капитан Брадмер скоро придет».

Остаток дня, прошедший в ожидании капитана, показался мне бесконечным. Я долго сидел под баньянами, спасаясь от палящего солнца. По мере приближения вечера портовая жизнь затихала, и вскоре на причале не осталось никого, кроме нескольких нищих, спавших в тени деревьев или подбиравших брошенные торговцами отходы. Вместе с приливом пришел ветер с моря, и вдали между мачтами засверкал горизонт.