Жан- Мари Гюстав Леклезио - Золотоискатель

Мы тоже следуем за ней, заблудившись в вихре звезд. И нескончаемый ветер гуляет по небесам, раздувая наши паруса.

Теперь я понимаю, куда лежит мой путь, и это переполняет меня таким волнением, что мне приходится вскочить, чтобы унять сердцебиение. Итак, мой путь лежит в пространство, к неизведанному, я плыву посреди неба навстречу цели, которой еще не знаю.

Я снова думаю о двух «травохвостах», что с трескучими криками кружили над сумрачной долиной, спасаясь от грозы. Ст о ит мне закрыть глаза, я вижу их так отчетливо, словно они сейчас кружат над мачтами «Зеты».

Перед самым рассветом я засыпаю, а «Зета» продолжает свой путь к Агалеге. Все на корабле спят сейчас. Лишь рулевой по-прежнему на посту, стоит у руля, вперив немигающий взгляд в ночную тьму. Он никогда не спит. Иногда, в середине дня, когда солнце нещадно жжет палубу, он спускается в трюм, ложится и молча курит в полумраке, глядя широко раскрытыми глазами на почерневшие доски прямо над собой.

Сколько уже времени мы плывем? Пять, шесть дней? Этот вопрос с тревожной настойчивостью встает передо мной, когда я просматриваю содержимое своего сундучка. Хотя какая разница? Зачем мне это знать? Я старательно напрягаю память, чтобы вспомнить дату отплытия, попытаться сосчитать, сколько же дней нахожусь уже в море. Давно, бесконечное множество дней, и однако я даже не заметил, как они промелькнули. Они слились в один нескончаемый день, начавшийся, когда я ступил на палубу «Зеты», день, подобный морю, где небо может вдруг измениться, потемнеть, затянуться тучами, где свет звезд сменяет свет солнца, но где ни на секунду ветер не прекращает дуть, волны — катиться, а горизонт — со всех сторон обступать судно.

Чем дольше длится наше путешествие, тем любезнее становится со мной капитан Брадмер. Этим утром он учил меня управляться с секстантом и определять долготу и широту. Наши координаты на сегодня составляют двенадцать градусов и тридцать восемь минут южной широты и пятьдесят четыре градуса и тридцать минут восточной долготы. Определив наше местоположение, я получил ответ на мой вопрос о времени, поскольку все это означает, что мы находимся в двух днях плавания от острова, только несколькими минутами восточнее — по вине пассатов, из-за которых за ночь мы слегка отклонились от курса. Закончив измерения, капитан Брадмер аккуратно убрал секстант в свой альков. Я показал ему теодолит, и он с любопытством его разглядывал. Даже спросил, кажется: «На кой дьявол он вам понадобился?» Я ответил что-то уклончивое. Не мог же я сказать ему, что теодолит приобрел мой отец, чтобы добыть сокровища Неизвестного Корсара! Вернувшись на палубу, капитан снова уселся в свое кресло за спиной у рулевого. Я стоял рядом, и он во второй раз предложил мне одну из своих жутких сигарет, от которой я не посмел отказаться, предоставив ей самостоятельно потухнуть на ветру.

Он спросил меня:

— Вы знаете короля среди островов? — Он задал вопрос по-английски, и я переспросил:

— Короля среди островов?

— Да, мсье. Это Агалега. И называют его так, потому что это самый плодородный остров в Индийском океане, с самым здоровым климатом.

Я ожидал, что Брадмер скажет еще что-то, но он умолк. Устроился поудобнее в своем кресле и повторил с мечтательным видом:

— Король островов…

Рулевой пожал плечами. И сказал по-французски:

— Остров крыс — вот как следовало бы его назвать. — И тут он начинает рассказывать, как из-за эпидемии, распространявшейся с острова на остров, англичане объявили войну крысам: — Раньше на Агалеге крыс не было. Это тоже был маленький рай, вроде Сен-Брандона, потому как крысы — порождение дьявола и в раю их не было. Но однажды на остров пришел корабль с Большой земли, никто не помнит его имени, старый корабль, никому не известный. Он потерпел кораблекрушение у самого острова, ящики с грузом с него успели снять, и вот в ящиках-то и были крысы. Когда ящики открыли, эти твари разбежались по всему острову, наплодили крысят и стало их такое множество, что они почувствовали себя полными хозяевами. Они пожрали на Агалеге все запасы провизии: рис, яйца, маис. Их было так много, что люди не могли спать спокойно. Крысы грызли даже кокосы на пальмах, ели яйца морских птиц. Тогда с ними попытались справиться при помощи кошек, но крысы сбивались в стаи, нападали на кошек, убивали их и, естественно, сжирали. Тогда попробовали крысоловки, но грызуны-то хитрые, они и не думали попадаться. И тут англичанам пришла в голову мысль. Они завезли на остров собак, фокстерьеров — так их называют, и пообещали платить по рупии за каждую крысу. Дети стали лазить по кокосовым пальмам, стряхивать с них крыс, а фокстерьеры этих крыс душили. Мне рассказывали, что люди с Агалеги убивали в год по сорок тысяч крыс и более, и все равно эта дрянь там еще до сих пор есть! Особенно много их на севере острова. Очень уж крысам нравятся кокосы с Агалеги, вот они и живут на пальмах. Вот так-то, поэтому вашего «короля островов» следовало бы называть островом крыс.

Капитан Брадмер громко хохочет. Наверно, рулевой рассказал эту историю впервые. Затем Брадмер снова закуривает, сидя в конторском кресле и щурясь на полуденное солнце.

Когда черный рулевой спускается в трюм, чтобы улечься на свой тюфяк, Брадмер указывает мне на штурвал:

— Не желаете, мсье? — Последнее слово он произносит как «мисье» — на креольский манер.

Мне не надо повторять дважды. И вот, вцепившись в отполированные ладонями рукоятки, я удерживаю большое колесо. Я чувствую, как давят на руль тяжелые валы, как раздувает паруса крепкий ветер. Впервые в жизни я управляю судном.

Вдруг резкий порыв ветра кладет «Зету» на борт, парус надувается так, что кажется, он вот-вот лопнет; не сводя глаз с качающегося перед бушпритом горизонта, я слушаю, как трещит от напряжения корпус. Некоторое время шхуна остается в таком положении, балансируя на гребне волны; у меня перехватывает дыхание… Затем инстинктивно я кладу руль круто влево, чтобы поставить судно по ветру. «Зета» медленно выпрямляется в облаке брызг. «Ура-а а!» — кричат матросы на палубе.

Брадмер же продолжает молча щуриться на море, попыхивая неизменной сигаретой в уголке рта. Этот человек пойдет ко дну вместе с судном, так и не двинувшись в своем кресле!

Теперь я действую осторожнее. Внимательно слежу за ветром и за волнами и, когда их натиск становится слишком мощным, поворотом штурвального колеса уступаю им. Никогда не ощущал я себя таким сильным, свободным. Я стою на пылающей от зноя палубе, растопырив для большей устойчивости пальцы ног, и чувствую мощное движение воды вокруг корпуса и под рулем. Я чувствую, как вибрируют, ударяясь о нос корабля, волны, как бьется в парусах ветер. Никогда не испытывал я ничего подобного. И ощущения эти затмевают всё остальное — землю, время; вот оно, мое будущее, — вокруг меня. Ибо будущее — это море, ветер, небо, свет.