Ясунари Кавабата - Тысячекрылый журавль

– Главное помещение для чайной церемонии рядом, – сказал портье, внося в комнату чемоданы. – Я повесил котелок над очагом… Котелок, правда, не ахти какой, но…

– Как, – вновь удивился Кикудзи, – соседняя комната тоже оборудована под чайный павильон?

– Да, в вашем номере четыре комнаты, считая и эту, самую большую, и все они оборудованы для чайных церемоний. Ведь мы скопировали планировку номеров «Санкэй-эн», в Иокогаме.

– Да? – сказал Кикудзи, хоть ничего не понял.

– Оку-сан, – портье поклонился Юкико, – в соседней комнате все приготовлено, так что, как только вы пожелаете…

– Хорошо, – ответила Юкико, складывая свое пальто, – попозже я туда загляну… Какое море красивое! – Она поднялась и посмотрела на море. – На пароходах огоньки…

– Это американские военные корабли.

– Как? В Атами американские военные корабли? – Кикудзи тоже поднялся. – Какие-то они уж очень маленькие…

– Но их много, пять, кажется…

Над палубами кораблей, примерно посередине, горели красные огоньки.

А городских огней отсюда не было видно, их заслонял небольшой мыс. Лишь район бухты Насикэ-ура лежал как на ладони.

Вошла горничная, принесла простой чай. Потом оба, и горничная и портье, откланялись, что-то пожелав молодоженам.

Полюбовавшись ночным морем, Кикудзи и Юкико уселись у жаровни.

Юкико раскрыла свою сумку и вынула оттуда помятую розу.

– Бедный цветок… Как жаль…

Эта роза одна-единственная осталась от букета. На Токийском вокзале Юкико передала букет кому-то из провожающих, ей было как-то неловко садиться в поезд с большим букетом.

Она положила цветок на стол и увидела мешочек для ценных вещей, его надо было сдать на хранение.

– Что ты в него положила?

– Сюда полагается класть ценные вещи…

Кикудзи взял розу. Юкико, взглянув на него, спросила:

– Розу?

– Нет… Моя драгоценность слишком велика для этого мешочка. Да и вообще я не могу отдавать ее на хранение…

– Почему?.. – сказала Юкико и тут же поняла, на что он намекает. – Впрочем, я тоже не могу отдавать на хранение мою драгоценность.

– А где твоя?

Юкико, видно, постеснялась показать на него, она опустила глаза и только сказала:

– Здесь…

Из соседней комнаты послышалось бульканье кипевшей в котелке воды.

– Осмотрим чайный павильон?

Юкико кивнула.

– Вообще-то у меня особого желания его осматривать нет, – добавил Кикудзи.

– Ну, как же… Ведь специально для нас приготовили.

Они прошли через коридорчик, ведущий в чайный павильон, Юкико по всем правилам осмотрела токонома. Кикудзи не вошел внутрь, остался стоять на татами, у входа. Он ядовито сказал:

– Вы говорите, специально для нас приготовили. А не кажется ли вам, что и здесь Куримото распорядилась?

Юкико ничего не ответила, только взглянула на мужа. Потом подсела к очагу, словно собираясь готовить чай, но сидела неподвижно, ожидая, очевидно, что еще скажет Кикудзи.

Он тоже сел у очага.

– Мне бы не хотелось начинать этот разговор, но так уж получается… Я содрогнулся, когда в вестибюле услышал ее имя. Эта женщина преследует меня, словно злой рок. Все, все с ней связано, и моя вина и мое раскаяние…

Юкико едва заметно кивнула.

– Куримото до сих пор вхожа в ваш дом? – спросил Кикудзи.

– Она долго не приходила. После того, как прошлым летом отец на нее рассердился.

– Прошлым летом? Ведь тогда Куримото как раз и сказала мне, что вы, Юкико-сан, вышли замуж.

– Боже! – воскликнула Юкико и широко раскрыла глаза, словно о чем-то догадавшись. – Наверно, это произошло в одно и то же время. Госпожа Куримото пришла к нам и сделала предложение – не от вас, а от другого человека… Вот тогда-то отец и разгневался. Он сказал, что одна и та же сваха не имеет права делать предложение его дочери от разных лиц. Сказал, что это похоже на издевательство – мол, в одном месте не выгорело, так она пытается в другом. Я была очень благодарна отцу, он как бы помог мне выйти за вас замуж.

Кикудзи молчал.

– А госпожа Куримото не осталась в долгу, – продолжала Юкико. – Она сказала: «Митани-сан околдован» – и рассказала про госпожу Оота. Мне стало так гадко! Я вся задрожала и никак не могла унять дрожь. Не знаю уж и почему, противно, что ли, было. Но, наверно, я все еще мечтала выйти за вас, потому и дрожала. Отец понял мое состояние, понял, увидев, какое у меня лицо – очень несчастное. И он здорово отчитал госпожу Куримото. Он сказал: «Приятен либо холодный, либо горячий напиток, а в тепленьком нет никакого вкуса. Моя дочь виделась с Митани-саном, вы же сами их познакомили, так что у нее, должно быть, существует собственное мнение на его счет, и она сама разберется, что к чему». И Куримото пришлось ретироваться…

Послышался шум падающей в бассейн воды – по-видимому, пришел банщик.

– Тогда мне было очень горько, но потом я сама приняла решение. Куримото тут абсолютно ни при чем. Так что не волнуйтесь, пожалуйста. А чайная церемония… что ж, здесь я могу исполнить ее совершенно спокойно.

Юкико подняла глаза. В них отражался электрический свет. Все ее лицо, порозовевшее от волнения, сияло, губы, казалось, тоже светятся. Кикудзи почувствовал к ней благодарность, к такой близкой, чистой и светлой. У него появилось ощущение, словно от этого ослепительного света разлилось тепло по всему его телу.

– Да, это было в прошлом году… По-моему, в мае. Помните, когда вы посетили мой чайный павильон, на вас было оби с ирисами. И тогда я подумал: «Эта девушка абсолютно недосягаема для меня…»

– А все потому, что тогда вы очень страдали и в то же время важничали… – Юкико улыбнулась. – Вы запомнили оби с ирисами? Я его упаковала среди прочих вещей, и сейчас оно, наверно, уже здесь.

Юкико сказала «страдали». Рассказывая о себе, она тоже употребила это слово. А что было с Кикудзи, когда Юкико страдала? Он исступленно искал неизвестно куда исчезнувшую Фумико. А потом, когда от нее вдруг пришло письмо – совершенно неожиданно, из городка Такэда на Кюсю, – он кинулся в Такэда, снова искал ее и опять не нашел. С тех пор прошло около полутора лет, а он так до сих пор и не знает, где Фумико.

Очевидно, письмо, в котором Фумико страстно молила Кикудзи забыть и ее мать и ее и жениться на Юкико Инамура, было прощанием. И тогда они – Юкико и Фумико – словно бы поменялись местами: «недосягаемой» стала Фумико.

Сейчас Кикудзи подумал, что нельзя думать о каком-нибудь человеке как об «абсолютно недосягаемом», такого не бывает на свете. А если не бывает, так и нечего бросаться этими словами.

Вернувшись в большую комнату, они увидели на столе альбом. Кикудзи раскрыл его.

– А-а, фотографии этого павильона, а я уж испугался, думал, здесь фотокарточки всех новобрачных, останавливавшихся в этих номерах.