Татьяна Гнедина - Открытие Джи - Джи

Это было настоящим бедствием для классической физики и подрывало ее основной фундамент: смазывалось различие между частицей и распространяющейся в пространстве волной. Идеи де Бройля вели к новой волновой механике Шреденгера, к квантовой механике Гейзенберга. Это все предстояло пережить поколению Джорджа Томсона, но, увы, не Джи-Джи, который хотя и продолжал здравствовать в своих двух комнатах Кавендишевской лаборатории, но волновую механику не принимал.

Что же происходило в жизни Джи-Джи после того, как он перестал допускать в нее новые физические идеи?

Продолжая работать вместе с верным Эвереттом в двух комнатах на первом этаже Кавендишевской лаборатории, которые были оставлены в его распоряжение, он вел дальнейшие исследования физики газового разряда.

Зрелость большого ученого отличается благородной скромностью проводимых исследований. Часто поверхностные критики ищут в позднем периоде научного творчества новые бурные свершения и не находят их. «Старость», — говорят строгие критики, оглядываясь на события давно минувших дней. И ошибаются: зрелость отличается от старости тем, что опытный мастер умеет трезво оценивать происходящие научные события, он спокойно дает будничное название своей очередной статье, не желая создавать шумиху из-за «волнующего открытия». Он предоставляет эту возможность молодому исследователю, который неизбежно «переболеет» великим открытием так же, как ребенок болеет корью. Именно таким способом Томсон опубликовал двести научных статей.

У него было очень много друзей. Он увлекался новыми знакомствами, путешествиями, зрелищами.

В 1937 году он снова побывал в Америке. Ему семьдесят лет, но жизнь привлекает его своей новизной, яркими красками, неожиданными впечатлениями. Ему нравится путешествовать на первоклассном лайнере, переделанном из бывшего германского военного корабля, и он с любопытством осматривает оставшиеся на нем следы от боевых действий. С восторгом пользуется радиоаппаратурой, установленной на лайнере, и следит за передачей о футбольном матче между Кембриджем и Оксфордом. У самых берегов Америки выясняется, что выигрывает Кембридж. И Джи-Джи ликует.

Вместе со своей дочерью Джоан он едет в Филадельфию, куда его пригласили прочесть курс лекций. Но в этот свой приезд он не ограничивается посещением университетов, он бывает в театрах, на спортивных стадионах. Его увлекает новая форма эстрадных выступлений для широкой публики. На нью-йоркских стадионах выступает модный политический куплетист: он бывший ковбой и, щелкая лассо, выкрикивает остроумные песенки, высмеивающие последние политические события. Во втором отделении он же показывает отчаянные трюки на лошадях. Зал рукоплещет. Джи-Джи азартно аплодирует у каната, ограждающего эстраду. Ковбой посылает особое приветствие знаменитому ученому, прибывшему в Америку. Наука входит в моду.

Между тем Томсон чувствует себя отлично в шумном американском городе, и даже небоскребы ему нравятся. Впрочем, добавляет он при этом, больше всего ему нравится в них то, что они далеко от Англии…

Он осматривает первые электронные предприятия и на этот раз не отказывается от контактов с деловыми людьми. Но однажды вечером, перед самым отъездом, вернувшись в свой отель в Филадельфии, он нашел визитную карточку неизвестного человека. Через десять минут является он сам. Это скромный инженер, бедно одетый и взволнованный предстоящей встречей с великим ученым.

— Я счастлив, что имею честь видеть вас именно в этой комнате, — говорит он.

— Почему именно здесь? — спрашивает Томсон.

— Как, разве вы до сих пор не знали? Ведь висит мемориальная доска! Именно сюда, в этот когда-то безвестный отель, явился без цента в кармане бедный изобретатель, чтобы проделать свои опыты в пустом и нетопленном номере! Ведь это был Франклин.

Джи-Джи краснеет. Ему стыдно, что в том самом номере гостиницы, где в одиночестве делал свои открытия бедняк, одаривший науку бесценными открытиями, живет теперь он, преуспевающий ученый… Но к Джи-Джи снова возвращается острое зрение хладнокровного исследователя. На мгновение он четко увидел себя и прошедшую перед ним «забытую» физику.

— Благодарю, вас, — говорит он спокойно. — Я никогда не забуду это напоминание.

Он не тяготился своим возрастом, и озорство манчестерского мальчишки не покинуло его и тогда, когда в одной из газет появилась забавная заметка, написанная неким ядовитым старцем (может быть, все тем же Даблом).

«…Я не вижу особенной пользы в чтении многих книг, — писал этот ровесник и соученик Томсона. — Вместе со мной в школе учился некто Джо Томсон — мальчик, получавший ежегодные награды за заучивание отрывков из разных книг. Но кто же сегодня слышит что-нибудь об этом Джо Томсоне?»

На банкете, посвященном очередной годовщине открытия электрона, эта заметка из манчестерской газеты была неожиданно прочитана перед собравшимися. После этого председатель попросил сэра Джозефа Джона Томсона сказать несколько слов.

Восьмидесятилетний Томсон весело вскочил и воскликнул:

— Я желаю вам и сегодня не слышать более ничего об этом Джо Томсоне!

…А в Англии, казалось, ничего не изменилось, хотя в то же время изменилось многое.

Летом в загородном доме Джи-Джи летали черные пчелы, и его дочь Джоан называла их «фашистками». Она утверждала, что их привезли из Италии, где водятся чернорубашечники. Черные рубашки — и никаких лишних мыслей. Очень агрессивны.

Из Германии приходят известия о новой травле Эйнштейна. Против него опять выступил старый знакомец Филип Ленард и требует изгнания из страны как ученого, «не соответствующего идеалам чисто немецкой науки». Заодно Ленард осыпает бранью и англичан, осмелившихся экспериментально подтвердить теорию относительности.

«Некоторым может показаться странным, — злобно пишет Ленард, — что германская наука руководствуется суждениями Англии. То обстоятельство, что наблюдателями солнечного затмения оказались именно англичане, не имеет никакого значения для оценки результатов наблюдения… Нам прежде всего надо иметь свою, настоящую немецкую прессу…»

— А, так он не доверяет английским журналам, — произносит Томсон. — Тридцать лет тому назад Филип Ленард не доверял немецким журналам, когда Вильгельм Рентген сделал свое открытие. Печально, если в Германии теперь получают право голоса такие люди, как он.

Приближаются страшные годы. Нацисты, используя обслуживающих их ученых, выносят Эйнштейну обвинение в антинемецкой деятельности.

Эйнштейн заочно приговорен к смертной казни.

В тихий Кембридж прибывают первые беженцы из гитлеровской Германии.