Борис Житков - Виктор Вавич

Вавич повернулся на месте, хлопнул голенищем - приставил ногу.

У домов была уж возня: Воронин, потный, шлепал по грязному двору.

- Дома нет? Сама пойдешь, - кричал он бабе. Трое городовых ждали: хватать, что ли, или как?

- Невиновная? Разберут. Пошла! - он даже не оглянулся, как там берут городовые. - А! Вавич! Вали на ту сторону, - крикнул Воронин через визг детей, - вали живей, сукиного сына! - Он снял за воротами фуражку и обтер рукавом потную лысину.

Казаки верхами сомкнули круг. Вавич глянул: люди, как без лиц, шатались внутри круга, и не найти, где его, которых он выволок. Ведь семь человек выволок.

- Конвоировать в тюрьму! - сказал полицмейстер с подножки кареты.

В это время казаки посторонились. Потеснили вбок арестованных.

Два артиллерийских офицера на извозчике - молодой сидел бочком, бледный, и все время поправлял фуражку, извозчик шагом пробирался мимо толпы.

- И ЧЕРТ его знает. И поколей тут... - и Филипп со всей силы ударил себя по колену. Наденька смотрела пристальными глазами, приоткрыла рот. - Дьявол! - И Филька будто воздух грызнул и повернулся всем стулом.

Надя сама не знала, что прижала оба кулачка к груди.

- А, сволочь! Дрянь тут всякая путается, заводит - как раз им в рот. На вот. На! Дурье! - крикнул Филипп, вскинул коленом и топнул всей ступней. Чашки звякнули укоризненно. - Да нет! В самом деле, - Филипп встал, полуоборотясь к Наде, развел руками. - Ты б видала. Ты тут сидела, а там прямо, распродери их в смерть, в доску маму! Как провокатор какой.

- А ты... - хрипло начала Надя.

- А ты! А ты! - перебил Филипп. Шагнул, топая в угол. - А ты! Что - а ты? - вдруг повернул он к Наде лицо, и щеки поднялись и подперли глазки, и нельзя узнать: заплачет или ударит. - А ты не знаешь, что сказано? - и он подался лицом вперед. - Сказано: коли началось, хоть против всякой надобности, бери в свои руки. И верно! И надо! Да! - Филипп повернулся, откусил кусок папироски и плюнул им в угол. - А ты! А ты! Вот тебе и а ты: трое там лежать осталися, да еще в проулках нахлестают так, что из дому их... серой... да, да! Чего смотришь? Серой не выкуришь, распротуды их бабушку. Наших, я говорю. Комитет! Где он твой комитет? Где он был? Комитет твой, говоришь, где он?

- Я ничего не говорю... - Надя во все глаза следила за Филиппом.

- А не говоришь, так молчи!.. И говорить нечего. Филипп вдруг повернулся к двери и вышел. Наденька оперлась рукой о стол и смотрела на скатерть, на синие кубики, онемела голова, и не собиралось голоса и груди.

- Сейчас миллион эксцессов возможен, - примеряла слова Надя, чтоб спокойно и внушительно сказать Филиппу, - пусть начнет по-человечески говорить, пусть потом скажет, как он, как он-то. - Если б знала, если б знала - нахмурила брови Надя, - была б там, непременно была бы! - И жар, жар вошел в грудь. - Пусть выстрелы, так и надо! И все равно стать наверху - не думайте, не трушу, а говорю твердо, - и задышала грудь, и глаза напружинились. Надя твердым кулачком нажала на скатерть.

Не слыхала шагов и оглянулась, когда скрипнула дверь. Филипп вмиг отвел глаза, но Надя поняла, что он видел, все уж видел в этот миг.

- Понимаешь, - полушепотом начал Филипп, он чуть улыбался, - понимаешь ты - я кричу им: "Назад, сволочи. Назад. Как рябчиков вас тут всех к чертям собачьим постреляют! К чертовой, - кричу, - матери отсюда!"

- А сам как? Сам, Филя?

- А сам стою на верхушке на самой, - Филипп на секунду стал, глянул, как вспыхнуло Надино лицо, - да. На самой верхушке, махаю на них кепкой, как на гусей, а тут дурак какой-то возьми и тык флаг. Когда смотрю - уж летят на нас, сабли - во!

Филипп поднял кулак, потряс - во!

Наденька передернула плечами.

В это время кто-то осторожно постучал в окно. Филипп встряхнул головой:

- Пройди на кухню, духом, - Филипп толкнул Надю в локоть. Надя на цыпочках выбежала.

- Забери это, - Филипп совал в темный коридор Надин салоп и шляпу.

Аннушка глянула из-под мышки - стирала у окна. Наденька совалась с вещами, не знала, куда положить.

Филипп быстро прошел по коридору, запер наплотно двери в кухню. Аннушка снова глянула исподнизу и уперлась взглядом в запотевшее окно. Надя стояла возле плиты, прижимала к себе салоп, слушала.

- Ну входи, входи, - вполголоса говорил в сенях Филипп. Наденька прислушивалась, но Аннушка сильней зачавкала бельем в корыте.

- Егора, еще кого? - слышала она отрывками Филиппов голос. - Ну! Ну! Так будет?

Наденьке хотелось присунуться к дверям, но Аннушка захватила корыто, пыхтя, отодвинула Надю вбок, потом к окну, с шумом лила в отлив мыльную воду.

- Ну ладно, счастливо, - услыхала Надя, и щелкнула задвижка в дверях.

Филипп прошел к себе. Потом опять его шаги, уж густые, твердые. Он открыл дверь в кухню - он был в шапке, покусывал папиросу в углу губ, брови ерзали над глазами.

- А ну, иди сюда, - шепотом сказал Филипп и мотнул головой в коридор - Того, знаешь, Надя, приходил один нырнуть надо до времени

- Что? Провал? Где? - У Нади шепот нашелся серьезный, деловой, и от шепота своего стало тверже в душе

- Да там из комитетчиков, а я кандидат, знаешь Наденька оглянулась на кухонную дверь, там было совсем тихо

- Да все одно, - шепотом заговорил Филипп, - дура она Так я пошел, одним словом, - он шагнул к двери Надя повернулась в узком коридоре и быстро пихнула руку в рукав Филипп оглянулся, взявшись за двери - Да, - и Филипп, сморщившись, глядел па папироску, раскуривал ее под носом, - да, ты тоже того, место здесь тоже провальное Домой, что ли, вали

Надя с силой надернула на голову шапочку

- А я, если что, - бормотал Филипп густым шепотом, - я тебе дам знать к этой как ее у которой занимались К Тане этой зашлю кого из ребят

Надя притаптывала калоши на ногах Ничего не говоря, смотрела в полутьме на Филиппа

- Ты, Надя я хотел тебе, - Филипп двинулся к Наде Но в это время дверь из кухни распахнулась, на сером свете Аннушка, и белье через руку

- А ты скоро назад-то? Я ведь ко всенощной пойду, дом-то запру? - она говорила громко, на всю квартиру Филипп хмуро глядел на сестру

- Ну да ждать-то тебя до ночи, аль как? - и Аннушка оттерла Филиппа мокрым бельем в угол, распахнула входную дверь.

Наденька быстро протиснулась и первая шагнула во двор, с двух ступенек

САНЬКА шагнул к своему столу, попробовал сесть, рука зажала в кулак толстый карандаш Санька вскочил со стула, стукнул об стол, обломал карандаш

"Так и надо, так и надо! Сволочь проклятая! - дух переводил Санька и по всей комнате водил злыми глазами - Надо как Кипиани! - и вот он в вестибюле университета - Кипиани, маленького роста, большая мохнатая папаха и глаза во! еле веки натягивает. Потом отпахнулась шинель и кинжал до колен - Будут бить, а мы все "мээ!" кричать? - и на весь вестибюль "м-ээ!" - и папахой затряс, и оглянулись все