Борис Житков - Виктор Вавич

- Раз... во-вторых... а в общем... И прямо с порога. В коридоре коротко трынкнул электрический звонок.

- А вот пожалуйте, - сказал жандарм и кивнул головой на дверь.

Башкин сделал четыре огромных шага и осторожно открыл дверь: а вдруг не туда?

Комнату он не узнавал, - она вся была в сонной полутьме. Под низким абажуром лампа на письменном столе. Стоял офицер, - освещены были только синие брюки.

- Что же? Входите... гаспа-адин висельник, - крутым голосом сказал офицер.

Башкин запер за собой дверь.

- Я хотел вам объяснить, - начал Башкин, глотнув воздуха. Но офицер резким голосом перебил:

- Что там объяснять? Гадость! Бабья гадость! Еще уксусом травился бы... Маруся какая.

- Я не то... - начал снова Башкин.

- Что не то? - крикнул офицер, подступил на шаг. - То самое! Пошло и гнусно! - И он ступил, широко расправляя ноги, еще два шага.

Башкин задыхался, стоял у двери и глядел, как наступал на него из полутьмы красный жгучий огонек папиросы на этих двух ногах со шпорами.

- Вы мне предлагаете, - заспешил Башкин, пока не надвинулся вплотную огонек, - вы предлагаете мне...

- Кто вам предлагает? Что вам предлагают? - Огонек пыхнул и еще двинулся.

- Господин полковник предлагает, - размеренным голосом начал Башкин, собрал голос, - полковник думает...

- Ничего полковник не думает, а думают дураки и философы! Кто это вам предлагает? А если вы тут опять вздор молоть собрались, то, может быть, прекратим разговор?.. Что?

Башкин молчал.

- Не угодно? - Огонек вспыхнул сильнее и блеснули в свету глаза. - Ну-с? Так слушать, и без истерик и фокусов. - Огонек зашатался в воздухе огненной дугой. - А то разговоры могут выйти очень короткие.

"Пусть скажет, потом я, потом все скажу: ровно и уверенно, все, все!" - думал Башкин и кивал в темноте головою.

- Так садитесь и извольте слушать, - ротмистр круто повернулся и пошел к столу, ставя каждую ногу плотно на ковер. "А я не сяду!" - думал Башкин. Ротмистр сел в кресло, ткнул в пепельницу окурок.

- Во-первых, у нас есть, - ротмистр не спеша полез в карман и достал перламутровый ножичек, - у нас, я говорю, останутся эти... ваши... упражнения, что ли, - ротмистр взял со стола карандаш и весь перегнулся к лампе и на ярком свете стал чинить карандаш. Он совсем спиной повернулся к Башкину. - Да-с! Ну и этот, как его, черт! - Ротмистр внимательно стругал тонкие стружки. - Этот... протокол... Ничего, потом подпишете... А затем, вот что... шутить мы не любим, - сказал тихо, будто про себя, ротмистр, не отрываясь от работы. - Да и не до шуток, а вот дело. Месяц мы вам даем оглядеться, даже... ах, черт, сломал, кажется!.. Да, даже можете побалдить с месяц, - говорил неторопливо ротмистр. - Можете побаловаться. Дамами, кажется, интересуетесь? Вкус у вас, однако, как у тверского цирюльника. Ну, это дело ваше. И зарубите на своем носу - места, кажется, хватит? - Ротмистр глянул на Башкина, осторожно скобля острие графита, прищуря глаза. - Зарубите покрепче: нам ведь все будет из-вестно-с, каждый ваш крендель, - ротмистр бросил на стол карандаш и резко крикнул Башкину: - Каждая петля!! А через месяц явиться сюда. И послать мне доложить, что Эс-Эсов, -- у нас вы Эс-Эсов, - и если проболтаете кличку, попадет от них и лоб... а от нас полбу! А потом являться каждую неделю. С глупостями не соваться. - Ротмистр встал. - А смотреть в оба!

- Я не могу! Я не способен! - хриплым шепотом дохнул Башкин. Он сделал шаг от двери, сел на кресло и замотал головой. - Я не могу! не умею.

- Надо учиться, - обрезал ротмистр. - Ато научим. - И он зашагал к Башкину.- Что? Опять истерики? Не отучили? У нас, голубчик мой, такие места есть, что тараканы не сыщут. Па-а-нятно? - расставил ноги и, избочась, нагнулся вперед. - Сейчас домой, или... так просто, батенька, отсюда не выходят!

"Я удеру, удеру, - думал Башкин, - только выйти отсюда... все, всю жизнь положу, и я зароюсь, закопаюсь в Сибири, в горах. У! Я знаю теперь, - и он смело глянул на ротмистра. - Каждую секунду использую для цели, остро, тонко и... как сталь!"

Башкин сжал зубы.

- Па-а-нятно? - спросил ротмистр и еще подался вперед.

- Да, я понимаю, - твердо сказал Башкин.

- Так бы давно. Пожалуйте сюда, - ротмистр кивнул, - сюда, к столу, где это? Вот! Вот тут подпишите, - и он провел крепким точеным ногтем внизу бумаги. - Это протокол. Ходу мы ему не даем. Тут есть ваше искреннее признание, что насильственным актам вы не сочувствуете. Я там немного даже в вашу пользу сформулировал.

"Все равно, - думал Башкин, - в каких дураках вы будете со всеми своими бумагами! Идиоты! Примитивные тупицы".

Башкин насмешливо сощурил глаза, - его лица не было видно, и только стол был ярко освещен и блестел хрустальными чернильницами и бронзой пресс-папье.

- Так-с, - и ротмистр прижал тяжелым пресс-бюваром подпись Башкина. - Так вот, наведывайтесь к нам, как только что у вас будет. Затем должен вам сказать, - мягко, вполголоса, шептал ротмистр, - что если вас арестует полиция, - ну, попадете в самую гущу, например! Требуйте в крайнем случае, - зря этого не надо! - чтоб вас препроводили в охранное. Для полиции вы тоже сфинкс! - И ротмистр поднял палец. - Это в самом крайнем случае; ну, перед лицом смерти, увечья. А то пусть ведут со всеми в тюрьму. Вы - как все. И мы только с вами все знаем, - и ротмистр почти дружески ткнул себя в грудь и потом Башкина в плечо. - Образа жизни не меняйте. О том, где были, ни звука! - Башкин тряхнул головой. - Просто скажете: был арестован по ошибке и отсидел в тюрьме. Это не редкость, очень естественно... У вас, голубчик, ни гроша? Как у всякого честного человека? Правда? Куда же вы пойдете? Я вам могу сейчас немного дать.

Ротмистр быстро отодвинул ящик, достал конверт. Красным карандашом широко было написано: "тридцать рублей". Ротмистр сложил его пополам и протянул Башкину.

- Ну, берите же, ну, хоть чем-нибудь возместим; тут и ваш паспорт. Вы же, наверное, потеряли уроки там и все такое... мы вам гораздо больше... да и не мои это деньги... это уж полагается... всегда, - и он сунул конверт в карман Башкину с самым шаловливым видом. - И вот, дуйте мне здесь расписочку. Мне ведь отчитаться надо. Валяйте, садитесь. Все готово: пишите, - и ротмистр лукаво засмеялся, - пишите уж "Эсэсов" и баста. Вот тут.

- Сию минуту! Через "э" оборотное или через "ять"? - шутил Башкин и думал: "Вот, вот, это на побег, сами же дураки дают. Сует, идиот, и ничего не подозревает".

- Ну-с! А теперь вот: являться только ночью, между двумя и тремя. В воротах скажете: "Эсэсов", - и пропустят. А потом - доложить ротмистру Рейендорфу. А сейчас отправляйтесь.

Ротмистр взглянул на часы.

- Фу! Половина четвертого. Ну, надеюсь, друзьями? - Ротмистр протянул руку. Рука была твердая, спокойная. Заглянул в глаза Башкину. - Слушайте, - сказал он мягким голосом, - вы бы... того - гидропатией, что ли, какой-нибудь; вы же смотрите, какой вы! Надо же быть мужчиной. На коньках катайтесь, что ли. Нельзя же так! И нервы, и физика, - и ротмистр потряс Башкиназа плечо. - Ну, идите, - позвонил.