Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения

— Эй, просыпайся, Арисима покончил с собой, по сговору.

Поражённый, я вскочил с постели. Брат показал мне утренний выпуск газеты. Сонными глазами я увидел на третьей странице излучавшее доброту сильно увеличенное лицо писателя, а рядом — лицо молодой женщины.

— Вот уже какое-то время он пропал без вести, его искали по всей стране, а он на вилле в Каруидзаве повесился на пару со своей любовницей. Говорят, она замужем, жуткое дело!

Слушая то, что мне говорит брат, не могший сдержать чувств, я жадно читал газетную статью. Это было похоже на сон, трудно было поверить, что такое возможно. Арисима, который, потеряв жену, посвятил всего себя воспитанию детей и творчеству, совершил самоубийство вместе с чужой женой! Для тех, кто знал лишь внешние обстоятельства его жизни, тех, кто читал его произведения, это было как гром среди ясного неба. Но в газете был приведён даже текст предсмертной записки, ошибки быть не могло. И всё же…

В то время молодёжь искала в литературе основы для своей жизненной позиции. Арисима, прославившийся изображением совестливой любви, пользовался всеобщим доверием, выход в продажу каждого номера его журнала "Источник", точно это был источник любви, ожидался с нетерпением, раскупался нарасхват. Арисима был поистине духовно-нравственной опорой тогдашней молодёжи, её надеждой, примером для подражания. Ныне ни в каком из слоёв общества нет такого человека, которому бы вся молодёжь, независимо от социального положения, доверяла, как Арисиме. Поэтому его романтическая смерть всколыхнула всё общество, вызвала скорбь и в то же время явилась причиной шумной дискуссии.

Незадолго до случившегося Арисима раздал принадлежавшие ему сельскохозяйственные угодья на Хоккайдо крестьянам-арендаторам. Он опубликовал "Манифест одиночки", в котором сокрушался о том, что принадлежит к обречённому на гибель классу. Он покинул особняк в Банте, в котором привык жить, и поселился в снятом доме, сделав первый шаг к тому, чтобы отказаться от своего имущества. По этому поводу Арисима подвергался яростным нападкам, но теперь все кому не лень спешили связать его общественную позицию с самоубийством на любовной почве. И всё же многих это страшное событие искренне опечалило, так как лишило их образца для подражания, нравственного ориентира.

Мы с братом оба были членами общества "Листья травы", считали Арисиму своим учителем, поэтому его смерть стала для нас сильным ударом.

Наверное, мне следовало извлечь из происшедшего ту трагическую истину, что малодушие губит благие намерения, но я по своему неразумию лишь подивился непрочности любовных уз, вспомнив одно происшествие, относящееся к эпохе общества "Листья травы". Как-то раз в день заседания общества выдался на редкость холодный, снежный вечер. Когда я пришёл к назначенному часу, никого из членов общества ещё не было, Арисима в своём просторном кабинете сидел в одиночестве перед печкой. Я хоть и являлся членом общества, но не был с Арисимой на короткой ноге и, оказавшись с ним один на один, растерялся, не зная, о чём говорить. По своему школярскому простодушию я решил, что должен рассказать почитаемому мною писателю о том, что для меня более всего важно. Я стал рассказывать о М. и её отце. Арисима с некоторым удивлением на лице выслушал меня, но, по-видимому, воспринял мою исповедь со всей серьёзностью.

— Вам следует копить в себе то, что могло бы заслужить благословение её отца, — посоветовал он.

Потом некоторое время помолчал и, точно удаляясь в воспоминания, заговорил о покойной жене.

Он показал мне юмористические рисунки и рассказы, которые во время болезни жены по его просьбе рисовали и сочиняли его знакомые, чтобы хоть как-то её утешить. Показал посмертный стихотворный сборник жены "Скабиозы". Говорил он при этом так, как будто она не умерла, как будто она всё ещё была с ним.

На стене кабинета висел поясной фотографический портрет его жены в натуральную величину. Даже в те вечера, когда собиралось общество "Листья травы", его маленькие дети, придя пожелать ему спокойной ночи, обязательно кланялись в сторону портрета со словами: "Мамочка, спокойной ночи!" Тогда же он рассказал мне, что эту фотографию его жена заказала перед рождением первого ребёнка, сказав: "Для женщины рожать — то же, что мужчине отправляться на фронт!" В тот момент я подумал, что Арисима потому так старается внушить детям, что их мама не умерла, что для него самого она по-прежнему жива.

Все считали, что Арисима не женится во второй раз из-за любви к детям, но я отчётливо, как мне казалось, ощутил тогда, что причина — в его любви к покойной жене. Выслушав мой рассказ о М., Арисима сказал мне, что любовь сильнее смерти, благодаря любви умершие продолжают жить. Я был уверен, что он с таким умилением говорит мне о своей покойной жене потому, что хочет меня приободрить. Когда пришли остальные члены общества, он отложил посмертный сборник стихов в сторону и заговорил о своём новом романе, который в то время писал.

И этот Арисима совершил самоубийство с чужой женой!..

Дойдя до этого места, я достал из подвала старый дневник и поискал, какую запись я сделал в тот день.

"Узнал о любовном самоубийстве Арисимы. Не могу описать переполняющих меня чувств. Из Берлина пришло письмо", — далее идёт переписанное письмо М. В этой книге я пишу о М. ради покаяния, поэтому, надеюсь, она не обидится, если я приведу его здесь целиком.

"Благодарю за письмо от …

Увидев твою фотокарточку, сильно обрадовалась. Невольно сразу же крепко прижала её к груди. Мне неловко было просить, я раздумывала, как обратиться к тебе с просьбой, и вдруг ты сам посылаешь! Спасибо! Я положила фотокарточку в свой секретер. Не хочу, чтобы видел кто-нибудь ещё, кроме меня. Открываю дверцу, и сразу же перед глазами ты — смотришь на меня. Пишу эти слова, подняла глаза и вот — ты взираешь на меня с высоты.

Тихонько шепчу твоё имя. Так, чтобы никто не услышал. Но ты не отзываешься, продолжая пристально смотреть на меня.

Вчера вечером я вернулась из поездки, и твоё письмо уже меня поджидало. Не сбросив пальто, не сняв с головы шляпы, я скорее разорвала конверт. А там фотокарточка! Как я была рада! В тот же вечер я подобрала подходящую рамку, вставила в неё твоё фото и легла спать, положив на столик у изголовья.

Сегодня утром, проснувшись, первым делом подумала о фотокарточке. Всю ночь напролёт ты сторожил мой сон. Твои глаза точно говорили мне — не горюй!

Хорошо, я больше не горюю. Как только мне делается грустно, я беседую с твоей фотокарточкой.

Сегодня четвёртое мая, твой день рождения. Глядя на фотокарточку, думаю о тебе. То, что она пришла вчера, знак с глубоким смыслом, и это хорошо. Может быть, на следующий год в этот день я смогу тебя поздравить, взяв за руку?