Фумико Энти - ЦИТАДЕЛЬ

Неужели судьбе угодно, чтобы Рурико сыграла такую же роль и соблазнила Такао? Томо прогнала прочь эту нелепую мысль, однако крик, что она услышала на подъезде к усадьбе, волна чёрных волос, накрывшая грудь Такао, — всё это вселило в Томо предчувствие страшной беды. В жилах Такао течёт кровь Юкитомо. Рурико — дочь Мин. Чем обернётся бесстыдство и страсть переходить недозволенные границы, присущие мужчинам дома Сиракава, и развратная чувственность Рурико, унаследованная от Мии?

— Рурико, ты заходила в комнату Такао? На днях? — как бы невзначай поинтересовалась Томо за ужином. В тот вечер в гостиной собрались Юкитомо, Такао, Рурико, Ёсихико и Суга.

— Да. Я очень испугалась. — Рурико метнула взгляд на Такао поверх чашки с рисом, которую держала в руке.

— Чего же ты испугалась? — спросил Юкитомо, сидевший во главе стола.

— Чёрных бабочек… Они преследовали меня! Их было две! Две бабочки!

— О-о… Чёрные бабочки?.. — Суга, большая любительница страшных историй, сдвинула брови и распахнула глаза. — Преследовали… В каком смысле — преследовали?

— Ну-у… сначала они летали за мной на лужайке, у искусственной горки. Я всё пыталась их отогнать, но они не отставали. Потом я увидела на втором этаже братца и поднялась к нему… А эти бабочки прилетели за мной прямо туда!

— Во флигель? Так далеко?

— Вы бы слышали, как она закричала! У меня просто мурашки по спине побежали… — прокомментировал Такао.

— Но мне действительно было страшно! Братец попытался сбить их веером, и тогда они бросились мне прямо в лицо!

— Может, ты их приворожила? Рурико-сан чересчур красивая… — совершенно серьёзно заметила Суга, подкладывая Юкитомо в чашку новую порцию риса.

— Да нет… Думаю, это были вестники смерти. Знак, что мамочка умирает… Правда, я сразу же позвонила в больницу, но мне сказали, что всё по-прежнему. — Рурико бросила многозначительный взгляд на окружающих.

Юная девушка, обожающая загадки… В её глазах был только восторг — и ни тени вины, так что Томо, пристально наблюдавшая за выражением Рурико, почувствовала с облегчением, как её постепенно покидает чудовищный страх.

В свете электрической лампочки, подвешенной под белым потолком больничного коридора, плясали огромные мотыльки, трепеща жёлтыми крылышками. Несколько бабочек, устав от бесконечного танца, неподвижно застыли на стеклянной двери, так и не сложив крылья. Ветерок совсем стих, и в жаркой ночной духоте середины лета едкий запах карболки ощущался ещё острее. Юкитомо, в дымчатых очках и лёгком летнем хаори поверх кимоно, стремительно шёл по больничному коридору, стараясь держать прямо горбящуюся спину. В левом бедре сверлила острая боль ущемлённого нерва, однако ещё острей и мучительней была боль в душе. Для Сиракавы была непереносима мысль, что он теряет Мию. Ноги отказывались нести его к её смертному одру.

Пока ещё была жива надежда, он заставлял себя истово верить в чудо, в то, что медицина вернёт жизнь в распутное тело Мии. Но теперь все надежды угасли, и очарование тайны, связывавшей Мию и Юкитомо уже много лет, истаяло вместе с ними. В ушах Юкитомо звучал сухой, безжизненный смех. За всю свою жизнь Юкитомо не испытал уважения ни к одной женщине, разве что к матери. Но он был воспитан в духе конфуцианской морали и понимал, что любовные отношения с женой сына — это прелюбодейство. И всё же сумел убедить себя в своей правоте. Митимаса — неполноценный, никчёмный урод, влачащий бессмысленное существование, и роскошь есть, одеваться и иметь красавицу-жену дарована ему лишь потому, что Митимасе выпало счастье быть сыном Юкимото. Незаслуженное счастье… Его сын слишком глуп, чтобы оценить по достоинству прелести собственной супруги, он даже не способен на любовь. Он просто спал с ней и делал детей. Без Юкитомо Мия вряд ли бы пробыла почти двадцать лет женой Митимасы. Да, она могла развестись, но её жизнь вряд ли сложилась бы удачней, чем в доме у свёкра… Юкитомо с лихвой возместил ей всё, что недодал муж — и в страсти, и в привязанности. Он сумел пробудить в ней чувственность, редкую даже для проститутки.

Неужели Мия будет каяться перед смертью? Нет, ни за что! Она должна умереть как жила — порочной и распутной, чтоб Юкитомо навеки остался во власти её запахов и прикосновений. Всю эту неделю он намеренно избегал случая остаться с Мией наедине, смутно страшась последнего взгляда меркнущих глаз.

Перед дверью в палату на полу и на стульях сидели родственники Мии. Они вяло обмахивались веерами. От жары и изнеможения ни у кого не было сил говорить. Все дети на ночь ушли домой.

— А где Митимаса? — спросил Юкитомо, обводя взглядом привставших поприветствовать его мать, братьев и сестёр Мии.

— Господина сегодня нет здесь, — ответил его работник Томосити, дежуривший в палате день и ночь. Юкитомо, испытывая тайное облегчение, обвёл окружающих гневным взглядом и не сказал ничего. Чтобы разрядить обстановку, Томосити добавил:

— Он так устал… ему нужно немного отдохнуть.

На самом деле Митимаса отправился вовсе не домой, а в кинотеатр — смотреть очередную серию американского фильма. Ему было под пятьдесят, однако кино и театр по-прежнему оставались его излюбленным развлечением, и даже смерть жены не могла помешать ему жить в своё удовольствие.

Утром Мие стало так плохо, что все решили — эту ночь она не переживёт, однако главный врач, осмотрев её, сказал, что ближайшие день-два резкого ухудшения не предвидится. Сию информацию Юкитомо почерпнул из сбивчивых рассказов родственников. Во время разговора мать Мии вдруг заметила Такао, стоявшего за спиной у деда, и елейно пропела:

— О-о, да это Такао-сан! Как вы выросли, возмужали! Я даже и не узнала…

Все эти люди, изображающие скорбь и вымучивающие слёзы, похожи на скверных актёров, подумал Такао.

— Она сейчас спит? — спросил Юкитомо.

— Нет. Она так давно не видела Такао-сан… Очень обрадуется, — ответила мать Мии и провела Юкитомо с Такао в палату с белыми стенами и двумя окнами. Высокая железная кровать была застелена шёлковым бельём. Тело страшно исхудавшей Мии едва угадывалось под сбившейся простынёй.

В ногах и у изголовья сидели медсестры в белых платьях с глухими воротничками. Они тихонько обмахивали больную круглыми бумажными веерами.

— Мия… Посмотри, кто к тебе пришёл! Это же Такао… — сказал Юкитомо, усаживаясь у кровати. Распахнув ворот кимоно, он принялся обмахиваться веером. Голос у него был по-прежнему молодой и бодрый.

Мия медленно открыла глаза и вперила их в Юкимото. Она так ослабела, что ей было трудно даже перевести взгляд.

— Такао-сан?.. — протянула она почти беззвучно.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Такао, выглянув из-за спины деда.