ПОЛ БОУЛЗ - Избранные рассказы

Но он вовсе не умер! вскричала женщина. И он не должен больше там сидеть.

Фких изумился, а потом сказал: Так выпусти же его! Выпусти его! Аллах милостив.

Мальчик, тем не менее, упросил фкиха прийти самому и открыть дверь. И вот они пустились в путь, фких — верхом на ослике, мать и сын следом — пешком. Когда они подошли к хлеву, мальчик вручил старику ключ, и тот отпер дверь. Молодой человек выскочил наружу, а изнутри ударило такой вонью, что фких быстро захлопнул дверь снова.

Они все вошли в дом, и женщина приготовила им чаю. Пока они сидели и пили, фких сказал молодому человеку: Аллах пощадил тебя. Ты никогда не должен плохо относиться к брату за то, что он тебя запер. Он сделал это по моему приказу.

Молодой человек поклялся никогда не поднимать на мальчика руку. Однако, мальчик боялся все равно — он даже взглянуть на брата страшился. Когда фких пошел обратно в деревню, мальчик увязался за ним, чтобы привести домой осла. По дороге он сказал старику: Я боюсь Мохаммеда.

Фкиху это не понравилось. Твой брат старше тебя, ответил он. Ты слышал, как он поклялся тебя не трогать.

В тот вечер за едой женщина отошла к жаровне приготовить чай. Впервые мальчик украдкой взглянул на брата и похолодел от ужаса. Мохаммед быстро оскалил зубы и издал горлом странный звук. Он так пошутил, но для мальчика это означало нечто совсем другое.

Фкиху ни за что не следовало его выпускать, сказал он себе. Теперь он меня укусит, и я заболею, как он. И фких велит ему бросить меня в хлев.

Он не мог заставить себя посмотреть на Мохаммеда еще раз. Ночью, во тьме он лежал и думал об этом, не в силах уснуть. Рано утром он вышел в деревню, чтобы застать фкиха до того, как тот начнет учить своих учеников во мсиде.

Ну что еще? спросил фких.

Когда мальчик рассказал ему, чего он боится, старик рассмеялся. Но у него нет никакой болезни! И никогда не было, хвала Аллаху.

Но вы же сами велели мне его запереть, сиди.

Да, да. Но Аллах милостив. Теперь ступай домой и забудь обо всем этом. Твой брат тебя не укусит.

Мальчик поблагодарил фкиха и ушел. Он прошагал по всей деревне и вышел на дорогу, которая, в конце концов, вывела его на шоссе. На следующее утро его подвез грузовик — до самой Касабланки. Никто в деревне больше никогда о нем не слышал.

Танжер

1974

Заброшенный монастырь стоял на небольшой возвышенности посреди обширной поляны. Земля со всех сторон покато спускалась в спутанные мохнатые джунгли, заполнявшие круглую долину, окруженную отвесными черными утесами. В некоторых дворах росли редкие деревья, и птицы обычно встречались в них, вылетая из комнат и коридоров, где у них были гнезда. Давным-давно бандиты забрали из здания все, что можно было вынести. Солдаты, устроившие себе здесь штаб-квартиру, как и бандиты, разводили в огромных ветреных залах костры, так что позже они напоминали какие-то древние кухни. А теперь, когда изнутри все пропало, казалось, что к монастырю больше никто и близко никогда не подойдет. Заросли защищали его стеной; первый этаж вскоре совершенно скрылся из виду за деревцами, с которых стекали лианы, цепляя подоконники своими петлями. Луга вокруг пышно заросли; тропы через них не осталось.

В верхнем конце круглой долины с утесов в гигантский котел пара и грома падала река; после чего скользила вдоль подножья утесов, пока не находила проема в другом конце долины, откуда осмотрительно спешила наружу, без порогов, без каскадов — огромная толстая черная веревка воды быстро текла вниз меж полированных боков каньона. За проемом земля улыбчиво раскрывалась; прямо снаружи на склоне уже приютилась деревенька. В дни монастыря именно здесь братья добывали себе провиант, поскольку индейцы ни за что не хотели заходить в круглую долину. Много веков назад, когда здание только строилось, Церкви пришлось привозить рабочих из другой части страны. Эти люди исстари были врагами здешнего племени и говорили на другом языке; опасности того, что местные жители будут с ними общаться, пока они возводят могучие стены, не существовало. И в самом деле, строительство так затянулось, что не успели завершить восточное крыло, как все рабочие один за другим поумирали. Так и случилось, что братья просто сами заложили конец крыла сплошными стенами да так и оставили смотреть на черные скалы — слепыми и недостроенными.

Одно поколение монахов сменяло другое — свежещекие мальчики худели и седели и в конце концов умирали, и хоронили их в саду за тем двором, где бил фонтан. А однажды, не так давно, они все просто покинули монастырь; никто не знал, куда они ушли, и никто не подумал спросить. Именно вскоре после этого пришли сначала бандиты, а за ними солдаты. Теперь же, поскольку индейцы никогда не меняются, никто из деревни по-прежнему не поднимался к проему навестить монастырь. Здесь жил Атлахала; братья не смогли его убить, сдались, наконец, и ушли. Никого это не удивило, но их уход добавил Атлахале уважения. Все те века, что братья жили в монастыре, индейцы удивлялись, почему это Атлахала позволяет им остаться. Теперь, наконец, он их прогнал. Он всегда здесь жил, говорили они, и всегда будет жить, потому что долина — его дом, и уйти из нее он никогда не сможет.

Ранним утром неугомонный Атлахала обычно перемещался по залам монастыря. Мимо пролетали темные кельи, одна за другой. В маленьком дворике, где нетерпеливые деревца выломали брусчатку, стремясь к солнцу, он медлил. Воздух полнился крохотными звуками: движением бабочек, опадающими на землю кусочками листьев и цветков, сам воздух тек мириадами курсов, огибая края вещей, муравьи не оставляли своих нескончаемых трудов в горячей пыли. На солнце он и ждал, осознавая каждый оттенок звука, света и запаха, — он жил этим ощущением медленного, постоянного распада, что разъедал утро, преобразуя его в день. Когда наступал вечер, он часто проскальзывал за крышу монастыря и сверху озирал темнеющее небо; вдали ревел водопад. Каждую ночь всей череды лет он витал над этой долиной, стремглав кидался вниз, становясь на несколько минут или часов летучей мышью, леопардом, ночной бабочкой, потом возвращаясь к покойной недвижности в центре пространства, замкнутого утесами. Когда выстроили монастырь, он зачастил в комнаты, где ему впервые удалось увидеть бессмысленные жесты человеческой жизни.

А однажды вечером он без всякой цели стал одним из молодых братьев. Это ощущение оказалось новым — странно богатым и сложным и, в то же время, невыносимо душным, точно любую другую возможность, помимо заключения в крошечном, изолированном мирке причины и следствия, у него отобрали навсегда. Став братом, он подошел и встал у окна, разглядывая небо и впервые увидев не звезды, а пространство между ними и за ними. И в тот же миг испытал порыв уйти, шагнуть из той скорлупки страдания, в которой поселился на мгновенье, — однако слабое любопытство вынудило его помедлить и отведать еще немного непривычного чувства.