Антон Чехов - Полное собрание сочинений и письма. Письма в 12 томах

2244.M. П. ЧЕХОВОЙ 30 января (11 февраля) 1898 г. Ницца. 30 янв. Милая Маша, Ник. Ник. Тугаринов, студент-медик, был так любезен, что согласился довезти кое-какие мелочи, которые я тут купил для тебя - мыло и еще кое-что.

{07164}

Прилагаемая карикатура изображает историю дендизма. Современный денди (или данди) похож на Мишиного такса Иода. Будь здорова. Твой А. Чехов. Передавая Маше и Анюте подарки, скажешь им, что это из французского золота и что во Франции пробы не кладут. Здесь начался карнавал.

2245.E. Я. ЧЕХОВОЙ 3 (15) февраля 1898 г. Ницца. 3 февр. Здравствуйте, милая мама! Я жив и здоров, всё обстоит благополучно. Надеюсь, что и дома все здоровы. Поздравляю Вас с масленицей. Получаете ли "Новости дня"? Здесь карнавал. По улицам толпами ходят маски и рожи, на громадных колесницах оркестры музыки. Толкотня, трудно пройти. Кланяюсь папаше и всем прочим. Желаю Вам здоровья. Ваш А. Чехов. На обороте: Евгении Яковлевне Чеховой. Лопасня, Московск(ой) губ. Russie via Moscou.

2246.M. П. ЧЕХОВОЙ 4 (16) февраля 1898 г. Ницца. Милая Маша, к тебе на Каретную Садовую придут с письмом от меня и с savon, о котором ты писала. Так как на масленице ты будешь дома, то попроси Любовь Федоровну прислать тебе по почте это savon, которое принесут на Каретную Садовую в твое отсутствие. Я уже писал тебе, что здесь карнавал. Это весело. Получила ли 200 р. за февраль? Сколько прислали тебе

{07165}

за январь? Боюсь, как бы тебя не обсчитали ослы, которые сидят в магазине. Они постоянно ошибаются. Кланяйся нашим. Как у вас погода? Здесь очарование. Весна в разгаре. Твой А. Чехов. 4 февр. Давно уже папаша не присылал мне своего дневника. На обороте: Марии Павловне Чеховой. Лопасня, Московск(ой) губ. via Moscou Russie.

2247.M. П. ЧЕХОВУ 5 (17) февраля 1898 г. Ницца. Не писал я так долго по той причине, что решительно не о чем писать. Жизнь течет однообразно, дни похожи друг на друга, как облака. Погода теплая, очаровательная; ходим по-летнему. Поют певцы, тихо шумит море, но обо всём этом я уже писал. В Алжир я, по всей вероятности, не поеду, так как заболел мой спутник. Собираться домой стану в марте, но попаду домой, вероятно, не раньше апреля. Здоровье мое хорошо. Когда родится оное чадо, то напишите немедленно или даже телеграфируйте два слова (Nice 9 Gounod Tchekhoff Fils). Едва ли Вы обойдетесь без няньки; да и нянька, если это добрая старуха и если давать ей высыпаться, не повредит делу. В детских воспоминаниях порядочных людей няньки играют далеко не мрачную роль, а у крестьян старшая сестра называется нянькой. Здесь карнавал. Это недурно. Получил ли серые шерстяные подоконники (пара), которые я просил передать тебе? Я их вовсе не надевал, они тебе как раз по росту. Ах, какие здесь альманахи, какие ежегодники! Здешний альманах никогда не кончишь читать. Будьте здоровы. Желаю Вам обоим благоплодочадия. Ваш папаша А. Чехов. 5 февр.

{07166}

2248.А. С. СУВОРИНУ 6 (18) февраля 1898 г. Ницца. 6 февр. На днях я прочел на первой странице "Н(ового) в(ремени)" глазастое объявление о выходе в свет "Cosmopolis'a" с моим рассказом "В гостях". Во-первых, у меня не "В гостях", а "У знакомых". Во-вторых, от такой рекламы меня коробит; к тому же рассказ далеко не глазастый, один из таких, какие пишутся по штуке в день. Вы пишете, что Вам досадно на Зола, а здесь у всех такое чувство, как будто народился новый, лучший Зола. В этом своем процессе он, как в скипидаре, очистился от наносных сальных пятен и теперь засиял перед французами в своем настоящем блеске. Это чистота и нравственная высота, каких не подозревали. Вы проследите весь скандал с самого начала. Разжалование Дрейфуса, справедливо оно или нет, произвело на всех (в том числе, помню, и на Вас) тяжелое, унылое впечатление. Замечено было, что во время экзекуции Дрейфус вел себя как порядочный, хорошо дисциплинированный офицер, присутствовавшие же на экзекуции, например, журналисты, кричали ему: "Замолчи, Иуда!", т. е. вели себя дурно, непорядочно. Все вернулись с экзекуции неудовлетворенные, со смущенной совестью. Особенно был неудовлетворен защитник Дрейфуса, Dйmange, честный человек, который еще во время разбирательства дела чувствовал, что за кулисами творится что-то неладное, и затем эксперты, которые, чтобы убедить себя, что они не ошиблись, говорили только о Дрейфусе, о том, что он виноват, и все бродили по Парижу, бродили... Из экспертов один оказался сумасшедшим, автором чудовищно нелепой схемы, два чудаками. Волей-неволей пришлось заговорить о бюро справок при военном министерстве, этой военной консистории, занимавшейся ловлей шпионов и чтением чужих писем, пришлось заговорить, так как шеф бюро Sandherr, оказалось, был одержим прогрессивным параличом, Paty de Clam явил себя чем-то вроде берлинского Тауша, Picquart ушел вдруг, таинственно, со скандалом. Как нарочно, обнаружился целый ряд грубых судебных ошибок. Убедились мало-помалу, что в

{07167}

самом деле Дрейфус был осужден на основании секретного документа, который не был показан ни подсудимому, ни его защитнику - и люди порядка увидели в этом коренное нарушение права; будь письмо написано не только Вильгельмом, но хотя бы самим солнцем, его следовало показать Dйmange. Стали всячески угадывать содержание этого письма. Пошли небылицы. Дрейфус - офицер, насторожились военные; Дрейфус - еврей, насторожились евреи... Заговорили о милитаризме, о жидах. Такие глубоко неуважаемые люди, как Дрюмон, высоко подняли голову; заварилась мало-помалу каша на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет бойней. Когда в нас что-нибудь неладно, то мы ищем причин вне нас и скоро находим: "Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм..." Капитал, жупел, масоны, синдикат, иезуиты - это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство! Они, конечно, дурной знак. Раз французы заговорили о жидах, о синдикате, то это значит, что они чувствуют себя неладно, что в них завелся червь, что они нуждаются в этих призраках, чтобы успокоить свою взбаламученную совесть. Затем этот Эстергази, бреттер в тургеневском вкусе, нахал, давно уже подозрительный, не уважаемый товарищами человек, поразительное сходство его почерка с бордеро, письма улана, его угрозы, которых он почему-то не приводит в исполнение, наконец суд, совершенно таинственный, решивший странно, что бордеро написан почерком Эстергази, но не его рукой... И газ всё накоплялся, стало чувствоваться сильное напряжение, удручающая духота. Драка в палате - явление чисто нервное, истерическое именно вследствие этого напряжения. И письмо Зола, и его процесс - явления того же порядка. Что Вы хотите? Первыми должны были поднять тревогу лучшие люди, идущие впереди нации, - так и случилось. Первым заговорил Шерер-Кестнер, про которого французы, близко его знающие (по словам Ковалевского), говорят, что эти "лезвие кинжала" - так он безупречен и ясен. Вторым был Зола. И вот теперь его судят. Да, Зола не Вольтер, и все мы не Вольтеры, но бывают в жизни такие стечения обстоятельств, когда упрек в том, что мы не Вольтеры, уместен менее всего. Вспомните Короленко, который защищал мултановских