Антон Чехов - Полное собрание сочинений и письма. Письма в 12 томах

{02036}

Александра хотя и просторна, по не изящна и сумрачна. Александр абсолютно здоров. Он пал духом, испугался и, вообразив себя больным, послал ту телеграмму. У Анны Ивановны настоящий брюшной тиф, но не тяжелый. Был у меня с доктором консилиум. Лечат по-моему. Доктор пригласил к себе в гости. Схожу. В Питере свирепствует брюшной тиф, весьма злокачественный. Лейкинский швейцар, длинный, узкий старик, которого Вы, Маша, помните, вчера умер от тифа. Деньги вышлю завтра. Сейчас 11 часов понедельника. Вечер. Я в Noмepe. Кончив письмо, поеду к Александру. Когда приеду, не знаю. Погода весенняя. Обедал у Лейкина. Анна Аркадьевна была больна брюшным тифом, а потому похудела. Дети незаконные здоровы и веселы. Старший мне казался сегодня очень симпатичным и приветливым. Мне страшно. Почтение всем: собаке без спины, кнуту, Федору Тимофеичу, Корнееву и проч. Ешьте поменьше. Ваш А. Чехов. Адресуйте в "Осколки". Везу Александру котлеты, оставшиеся после дороги, - это для снедения мамаши-таракаши. Съел я, мамаша, только 1/2 хлеба, так что 1 1/2 франзоли остались целы (7 1/2 к. прибыли). У Алекс(андра) есть деньги. Мне скучно... Речь идет об "Анне Карениной".

236.М. П. ЧЕХОВОЙ 11 или 12 марта 1887 г. Петербург. Милейшая! (Посы)лаю тебе вексель (для получения дене)г. Из полученного отдай Ми(ше) 10 руб. для уплаты за рояль Клангу. Ввиду так скверно сложившихся обстоятельств я попросил бы тратить возможно меньше.

{02037}

Когда приеду, не знаю. Александра с его упавшим духом и наклонностью к шофе оставить нельзя до выздоровления его барыни. Очень возможно, что приеду раньше 15-го. Положительного сказать не могу. Алекс(андр) здоров. Я проехался напрасно. Полученный "Истор(ический) вестник" выдай Корнюше. Пока вообще скверно. Чувствую (себя) висящим между небом и землей. Почтение Носу с Эфросом и Яше(ньке). А. Чехов. Автограф поврежден.

237.Ф. О. ШЕХТЕЛЮ 11 или 12 марта 3887 г. Петербург. Петербург, 78 гостиницы. Талантливейший из всех архитекторов мира! Вам, конечно, уже известно, что обстоятельства самого поганого и ерундистого свойства нежданно-негаданно погнали меня на север. Вообще мне везет... Сейчас я сижу в скучнейшем номере и собираюсь переписывать начисто конченный рассказ. Скучаю. Скука усугубляется сознанием безденежья и неизвестности. Когда выеду, не знаю... Нервы расстроены ужасно, так что пульс мой бьет с перебоями. Пишу сие жалобное послание отнюдь не для того, чтобы нагнать на Вас сантиментальную мерлехлюндию и попросить у Вас взаймы, а для того, чтобы Вы не сердились на мою особу за неисправное посещение Дарьи Карловны. Впрочем, есть и просьба: не забудьте похлопотать о бесплатном проезде в Таганрог и обратно. Сделайте так, чтобы на обратном билете число не выставлялось. Как бы там ни было, будь хоть землетрясение, а я уеду, ибо долее мои нервы не выдержат. Я хочу уехать на юг не позже 31-го марта. Поеду с рублем, но все-таки поеду. В Питере погода великолепная, но безденежье и отсутствие весеннего пальто, взятого у меня на бессрочный

{02038}

прокат одним нашим общим знакомым, портят всю иллюзию. (...) Всюду меня встречают с почетом, но никто не догадается дать рублей 1000-2000... Академическая выставка плоха, но передвижная мне показалась прекрасной по богатству... Если хотите, черкните мне 2-3 строчки. Адрес: редакция "Осколков". Весь Ваш, с сапогами, с калошами, с зубами, с жилеткой и проч. А. Чехов. В автографе вырезан абзац примерно из пяти строк.

238.ЧЕХОВЫМ 13 марта 1887 г. Петербург. Сим извещаю, что я жив и здоров и тифом не заразился. Сначала я хандрил, ибо скучал и страшился безденежного будущего, по ныне чувствую себя положительно и с характером. На мою голову сыплются сюрпризы: во-1) всё время стоит весенняя погода, и мне мешает гулять только отсутствие пальто, 2) всюду встречают с распростертыми объятиями, 3) Суворин, выражаясь по-жидовски, одолжил мне денег (секрет: 300 руб.) и велел прислать ему материал для издания книги с нововременскими рассказами. Книга будет отпечатана к лету, на условиях, весьма выгодных для меня. И т. д. Выеду я в воскресенье (может быть). Завтра, в субботу, я у Григоровича, который написал мне большое письмо, но не знает моего адреса. Суворин толковал со мной от 9 часов вечера до 1 часа ночи непрерывно. Беседа интересная в высшей степени. На юг я поеду 31-го марта или ранее. Вот и всё.

{02039}

Поклон всем, а также собачке без спины, Федору Тимофеичу и кнуту. Корнюше почтение. Скажите, что поручения его исполнены. Votre а tous А. Чехов. Александр здоров и всем шлет поклон. Рукой Ал. П. Чехова: Сим свидетельствую, что я здоров, а за Охтою пожар. А. Чехов.

239.М. В. КИСЕЛЕВОЙ 17 марта 1887 г. Москва. Многоуважаемая Мария Владимировна! Надеюсь, что теперь Вы поверите мне и не станете обвинять во лжи: не приехал я в Бабкино, ибо ездил в Питер, куда был вызван телеграммой брата. Подробности Вам известны от сестры. То же самое, но только в миниатюре, не пустило меня в Бабкино и на масленой: заболела мать семейства, которую я не решился оставить без доктора. Впрочем, всё это суета сует. Как ни тосклива была моя последняя поездка в П(етербург), но и на ней оправдалась поговорка, что нет худа без добра. Во-1-х) я имел случай беседовать с управляющим "Петербургской мастерской учебных пособий" о Вашем издании; ему Вы пошлете на комиссию с моим письмом. Кстати: когда начнет печататься Ваша книга? Чем раньше, тем лучше. Книги вообще идут не сразу, а измором, через час по столовой ложке, а потому, чем раньше издадите, тем скорее продадите. Во-2-х) я ограбил Суворина, взяв у него большущий аванс; в-3-х) Суворин издает мои нововременские рассказы отдельной книжкой. Все мои Верочки, Ведьмы, Агафьи и проч. едут завтра в Питер, а дня через 2-3-4 будут уже в наборе. Издание на весьма выгодных условиях. Успех, конечно, несомненный, ибо в Питере признают теперь только одного писателя

{02040}

- меня! Видите, я даже перед собой лицемерю. Петербург произвел на меня впечатление города смерти. Въехал я в него с напуганным воображением, встретил на пути два гроба, а у братца застал тиф. От тифа поехал к Лейкину и узнал, что "только что" лейкинский швейцар на ходу умер от брюшного тифа. От Лейкина поехал к Голике: у этого старший сын болен крупом и дышит не горлом, а в трубочку; отец и мать плачут... Еду на выставку, там, как назло, попадаются всё дамы в трауре . Но всё это пустяки. Вы послушайте, что дальше. Приезжаю я к Григоровичу. Старичина поцеловал меня в лоб, обнял, заплакал от умиления, и... от волнения у него приключился жесточайший припадок грудной жабы. Он невыносимо страдал, метался, стонал, а я 2 1/2 часа сидел возле него, браня во все лопатки свою бессильную медицину. К счастью, приехал Бертенсон, и я мог бежать. Старик серьезно болен и, вероятно, скоро умрет. Для меня это незаменимая потеря. С собой я привез его письмо, которое он начал писать ко мне: описывает подробно свою болезнь и проч. Каковы впечатления? Право, запить можно. Впрочем, говорят, для беллетристов всё полезно. Однако мое письмо отвратительно и скучно. Прекращаю бесчинство и остаюсь уважающим и искренно преданным. А. Чехов. Василиса и Сережа, мое Вам почтение-с! На 2-й день приезда лечил мать осколочной конторщицы, умирающую от чахотки.