Пьер Гамарра - Пиренейская рапсодия

Дети заспорили — что за птица, дрозд или ворон? Бертран Помаред заявил, что никогда подобной птицы не видел. Учительница вмешалась, сказав, что пролетел обычный дрозд, просто перья его заблестели под лучами солнца. Она очень хорошо разглядела его желтый клюв.

Уже вблизи озера мадемуазель Буайе, Роза и Бертран опередили остальных.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала она с улыбкой. — Ничего никому не говорите, не кричите. Если вы увидите дома, не показывайте своего удивления. Посмотрим, что увидят другие.

Она обернулась и подождала остальных детей. Ее гибкая, стройная фигура выделялась на зелени травы, на багряном блеске вод. Солнце окружило сиянием узел ее черных волос, сверкавших, как крылья исчезнувшей птицы. На голубом серебре озера вырисовывался ее профиль: высокий лоб, тонкий с горбинкой нос, рот цвета спелой малины. Приставив ладонь к глазам, она всматривалась в окрестности. Ни души. Косари уже прошли по этим местам. Вокруг озера простирались скошенные луга. Какие мысли бродили в голове девушки?

На нашей земле существуют потонувшие селения и даже целые города. Их поглотили безмолвные глубины озер и морей. Воды сомкнулись над их кровлями. Огромные валы устремились на стены. Потоки ринулись к неподвижным фасадам домов. Может быть, произошло землетрясение, а может, гора расщепилась надвое или океан вдруг вздулся и громадные волны двинулись на жилье человека. А иногда сами люди воздвигают плотины и, давая свет тысячам сел и деревень, погружают другие селения в подводный мрак.

II все же есть люди, которым это доступно, которые слышат звон колоколов, доносящийся со дна. Морякам, старухам, матерям случалось останавливаться внезапно на берегу непроницаемых вод, и их чуткое ухо улавливало низкий гул бронзы, крестильные молитвы, погребальное пение, любовные вздохи и песни прях и пастухов. И это не простой вымысел.

“Нет, это не вымысел, — думала девушка, подходя к озеру. — Ведь сны говорят иногда правду. Почему детям вдруг померещился белокаменный город, впадина на дне с рядами просторных домов? И разве только под водой бывают мертвые юрода? А недра Земли? Сколько дорог и других следов человеческой жизни скрывается в них! Свидетели терпеливого труда — обломки кувшинов и орудий, полустертые профили на монетах, зола давно угасших очагов, кости съеденных животных, фундаменты и даже стены домов, окаменелые останки тех, кто жил и любил… И пыль, даже пыль может быть красноречивой Безымянные песчинки, серо-красный прах — вот все, что осталось от стольких дерзновений и помыслов.

Гора постепенно утрачивала свое безмолвие. Пустынные пастбища покрывались дорогами Воображение учительницы вызывало тех, кто некогда пересекал здесь границу: погонщики мулов, привозившие испанские вина, угольщики и дровосеки, бродячие торговцы шелком, тонкой шерстью и перламутровыми пуговицами, возчики с грузом зерна, шафрана, красок, беженцы, солдаты и паломники, идущие в храм Сантьяго-де-Компостела.

Они прошли, и след их на земле затерялся, как след птичьих когтей, скользнувших по поверхности озера. На склонах, на лугах, где когда-то находились селения каменотесов и кузнецов, разрослись колючий кустарник и лесная малина.

Быть может, прежде эта опушка видела, как решались споры на ножах, как встречались возлюбленные. Но все исчезло, и воцарилась тишина

Роза Сонье подошла к воде. У самого края она вскарабкалась на скалу и осторожно нагнулась. Потом она обернулась и незаметно поманила Бертрана Помареда. Оба склонились над озером.

— Роза, Бертран, осторожнее! — крикнула учительница.

— И что же, по-вашему, нашлось на дне озера? — продолжал Модест. — Не город же, в самом деле! Откуда там ни с того ни с сего возьмется этот неведомый город? Ребята увидели в глубине большие плоские плиты, блестки слюды и мелькание форелей Сказать по правде, ничего там больше нет. Но детям чудится… да что дети, не только им, взрослым тоже. Когда я наверху стерегу овец, мне часто случается следить за облаками или разглядывать снега на склонах Венаска, и я могу увидеть в них что угодно: профили людей, дома, разные орудия… Так что я повторяю вам: сынишке Помареда и Розе Сонье попалась, верно, картинка в книжке, и им померещилось, будто они видят то же самое в озере. Эта учительница уехала от нас на следующий год. А она была хорошая. Добрая и красивая была у нас учительница. После нее учителя у нас не задерживались. Они оставались на годик, а то и на полгода и даже меньше, а потом требовали перевода. Как наступали дожди и снега, они только и мечтали о долине… Так о чем я говорил? Мадемуазель Буайе томилась сердечной печалью. Ее суженый ушел к другой. Не знаю, куда она потом подалась. Кажется, устроилась в Тулузе. Никто из наших больше ее не видел. Однажды вечером я встретил ее на берегу озера. Это было, конечно, до ее отъезда. Так вот однажды… Может, и она хотела еще раз посмотреть, нет ли там города. Я вышел из дому и направился к озеру. Люблю побродить в хорошие дни. Возьму с собой табачку и пускаюсь в путь. Дорогой я иной раз ставлю силки, но главное не в них, а в самой прогулке. Так вот, в тот раз я добрался до самого озера. Погода стояла прекрасная, полнолуние, и светло как днем. Сенокос уже кончился, никто меня не ждал, срочных дел не было. Я поел супу и отправился не спеша в сторону хребтов. На обратном пути я решил идти мимо озера. Ходить по горам лучше всего в такие ночи. Вдыхаешь все запахи разом: сено, ель, липа, мята, малина. Да еще свежесть проточной воды. Скалы за день накалились на солнце и ночью согревают воздух. Если уж говорить начистоту, эта девушка походила на женщину, которой я лишился. В лунном свете мне казалось, что это она и есть…

Когда Модест шагал к озеру, он вдруг вспомнил о звере. Зверь мог притаиться где-то во тьме, совсем рядом, и следить за ним. Но, поразмыслив, охотник пожал плечами. В июньские ночи медведи не спускаются к жилью человека. Им хватает еды на верху.

Модест шел легким шагом. Его веревочные подошвы беззвучно касались травы. Залитое ярким лунным светом озеро чуть заметно колыхалось. Далеко за деревьями раздался жалобный и призывный крик птицы, бархатистый и страстный, как голос любви. Крик смолк, и тишина показалась еще более глубокой.

Невдалеке от берега Модест присел на траву и закурил. Мысль увлекла его к белым домам, которые привиделись детям в прозрачности вод. Мраморные колонны, чистые улицы, королевские дворцы… В мечтах воплощены сокровенные желания. Жилища этих детей сложены из грубых камней, они крыты соломой или шершавым черным шифером. Дети действительно увидели этот город, но лишь им одним было дано его видеть.

Далекая птица снова отозвалась во мраке. То был не грозный крик ночного хищника, то взывала любовь: “Приди, мой друг, приди, моя голубка… Я хочу, чтобы руки твои протянулись мне навстречу. Твои щеки нежны, как цветок апельсина. Когда мои губы касаются твоей груди, я ощущаю чудесные лепестки магнолии, белые и чистые. Ты смыкаешь руки на моей шее. Тесно и жарко прижимается ко мне твое тело. Ты невесома, как пух, и сладостна, как мед. Ты нежна, как вербена. Твое прикосновение обжигает, как снег. Я беру тебя на руки, я несу тебя. И тяжела и легка моя бесценная ноша”.