Уильям Фолкнер - Поселок

— Я насчет этой усадьбы Старого Француза, — сказал Рэтлиф. Коляска уже обогнала их на сотню шагов и, так же как они, поднимала целое облако пыли. — Сколько ты думаешь запросить за нее с Юстаса Грима?

Сноупс сплюнул табачную жвачку через колесо. Он жевал не спеша, безостановочно, и, видимо, это нисколько не мешало ему ни сплевывать, ни разговаривать.

— Он небось ждет уже возле лавки? — сказал он.

— Да ведь ты, наверно, сам велел ему приехать сегодня? — сказал Рэтлиф. — Так сколько же ты думаешь с него запросить? — Сноупс назвал цену. Рэтлиф коротко хмыкнул, почти как Варнер. — И ты думаешь, что Юстас Грим сможет отвалить этакую кучу денег?

— Не знаю, — сказал Сноупс. Он снова сплюнул через колесо.

Рэтлиф мог бы сказать: «Значит, ты не хочешь продавать усадьбу», — а Сноупс ответил бы на это: «Я продам что угодно». Но они этого не сказали. Им это было ни к чему.

— Ладно, — сказал Рэтлиф. — А с меня ты сколько запросишь? — Сноупс назвал цену. Она была та же. На этот раз Рэтлиф хмыкнул, совсем как Варнер. — Я говорю только о десяти акрах при этом старом доме. Я не покупаю у тебя весь Йокнапатофский округ, — они перевалили через последний холм, и коляска Варнера прибавила ходу, удаляясь от них. До Французовой Балки теперь было рукой подать. — Ну ладно, первый спрос не в счет, — сказал Рэтлиф. — Так сколько ты хочешь за усадьбу Старого Француза?

Его лошади тоже норовили перейти на рысь, увлекая вперед легкую бричку. Рэтлиф сдержал их, дорога начала поворачивать, и за школой открылась Французова Балка. Коляска уже исчезла за поворотом.

— На что она тебе? — сказал Сноупс.

— Под козье ранчо, — сказал Рэтлиф. — Так сколько же?

Сноупс сплюнул через колесо. Он в третий раз назвал ту же цену. Рэтлиф отпустил вожжи, и крепкие, неутомимые лошадки побежали рысью, минуя последний поворот, мимо пустой школы, и вся Балка теперь была на виду, а впереди снова показалась коляска, уже за лавкой. — А что этот тип, который учительствовал здесь года три, не то четыре назад? Лэбоув. Не слышно, что с ним сталось?

В седьмом часу в пустой запертой лавке Рэтлиф, Букрайт и Армстид купили у Сноупса усадьбу Старого Француза. Рэтлиф подписал передаточную на свою половину ресторанчика на окраине Джефферсона. Армстид дал закладную на свою ферму вместе со всеми службами, инструментом, скотом и с тремя милями проволочной загородки в три ряда; Букрайт уплатил свою долю наличными. Потом Сноупс выпустил их, запер дверь, и они остались на пустой галерее в гаснущих отблесках августовского заката и смотрели, как Сноупс идет к дому Варнера, — вернее, смотрели ему вслед только двое, потому что Армстид уже сел в бричку и ждал там, не шевелясь, источая все ту же упорную и клокочущую ярость.

— Теперь усадьба наша, — сказал Рэтлиф. — Надо нам ее караулить, а то кто-нибудь привезет туда дядюшку Дика Боливара и станет искать клад.

Они заехали сперва к Букрайту (он был холост), сняли тюфяк с его кровати, захватили два одеяла, кофейник, сковородку, еще одну кирку и лопату, а потом поехали к Армстиду. У него тоже был только один тюфяк, но еще у него была жена и пятеро малышей; кроме того, Рэтлиф, который видел этот тюфяк раньше, знал, что стоит его снять с кровати, как он рассыплется. Армстид взял одеяло, а вместо подушки они помогли ему набить отрубями пустой мешок и, обойдя дом, вернулись к бричке, а жена его стояла в дверях, и четверо детей жались к ее ногам. Но она не сказала ни слова, и когда Рэтлиф, тронув лошадей, оглянулся, в дверях уже никого не было.

Когда они свернули со старой дороги и поехали через косматую можжевеловую рощу к развалинам дома, было еще светло, и они увидели возле самого дома повозку, запряженную мулами, а из дверей вышел человек и остановился, глядя на них. Это был Юстас Грим, но Рэтлиф так и не понял, узнал ли Армстид Юстаса или ему было все равно, кто это, потому что, прежде чем бричка остановилась, он соскочил на землю, выхватил лопату из-под ног у Букрайта и Рэтлифа и, озверев от боли и ярости, хромая, побежал к Гриму, который тоже побежал, спрятался за повозку и оттуда смотрел на Армстида, а Армстид, стараясь достать его, рубанул лопатой через повозку.

— Держи его! — крикнул Рэтлиф. — Не то убьет!

— Или опять сломает свою проклятую ногу, — сказал Букрайт.

Когда они настигли Армстида, он порывался бежать вокруг повозки, занеся лопату как топор. Но Грим уже отскочил в сторону, а увидев Рэтлифа с Букрайтом, шарахнулся и от них и остановился, сторожа каждое их движение. Букрайт крепко схватил Армстида сзади за обе руки.

— Живо сматывайся, если не хочешь неприятностей, — сказал Рэтлиф Гриму.

— Зачем мне неприятности? — сказал Грим.

— Тогда уходи, покуда Букрайт его держит.

Грим подошел к повозке, глядя на Армстида со скрытым любопытством.

— Эти глупости его до добра не доведут, — сказал он.

— О нем не тревожься, — сказал Рэтлиф. — Только убирайся поскорей, — Грим сел в повозку и поехал. — Можешь теперь его отпустить, — сказал Рэтлиф. Армстид вырвался и повернул к саду. — Постой, Генри, — сказал Рэтлиф. — Давай сперва поужинаем. И отнесем в дом постели, — но Армстид, хромая, бежал к саду в гаснущем свете заката. — Надо сперва поесть, — сказал Рэтлиф.

А потом он вдруг вздохнул, будто всхлипнул; они с Букрайтом разом бросились к будке для швейных машинок, Рэтлиф отпер замок, они захватили лопаты и кирки и побежали вниз по склону, в сад, где Армстид уже копал. Когда они были почти рядом, он вдруг выпрямился и кинулся к дороге, занеся лопату, и они увидели, что Грим не уехал, а сидит на козлах и глядит на них через сломанную железную загородку, а Армстид уже почти добежал до загородки. Но тут Грим тронул лошадей.

Они копали всю ночь, Армстид в одной яме, Рэтлиф с Букрайтом вдвоем — в другой. Время от времени они останавливались передохнуть, и над ними стройными рядами проходили летние звезды. Отдыхая, Рэтлиф и Букрайт прохаживались, чтобы расправить затекшие мышцы, потом садились на корточки (они не закуривали; они боялись зажечь спичку. А у Армстида, верно, никогда и не бывало лишнего никеля на табак) и тихо разговаривали, слушая мерный стук лопаты Армстида. Он копал, даже когда они останавливались; все копал, упорно, без устали, когда они снова принимались за работу, но время от времени один из них вспоминал о нем и, подняв голову, видел, что он сидит на краю своей ямы, неподвижный, как те кучи земли, которые он оттуда выбросил. А потом он снова принимался копать, пока не выбивался из сил; и так продолжалось до самого рассвета, а когда забрезжила заря, Рэтлиф с Букрайтом, стоя над Армстидом, препирались с ним.

— Пора кончать, — сказал Рэтлиф. — Уже светло, нас могут увидеть.

Армстид не остановился.