Марк Твен - Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.

Испробуйте «Созодонт»!

Покупайте «Солнце» – н овую мазь для полировки печей!

Мочегонное Гельмбольда!

«Бензалин» помогает от малокровия!

Человека этого арестовали, он оказался американцем. Судья, перед которым он предстал, обратился к нему со словами:

— Вы прибыли из страны, где любому невежде и негодяю не возбраняется кощунственно надругаться над природой, — а значит, и над ее Творцом, — во имя того, чтобы положить себе в карман лишний грязный грош. Здесь, у нас, другие порядки. Так как вы невежественный иностранец, я смягчаю вам приговор; будь вы местным уроженцем — вас постигла бы суровая кара. Слушайте же и повинуйтесь: вы тотчас же, не откладывая, согрето с памятника Шиллера все следы вашей кощунственной работы; кроме того, вы присуждаетесь к штрафу в десять тысяч франков и двухлетнему заключению в каторжной тюрьме; по отбытии наказания вас высекут кнутами, вываляют в смоле и перьях, отрежут вам уши и в этом позорном виде доведут до границы нашего кантона и отправят в вечное изгнание. Мы отказались в вашем случае от более суровых мер не из милости к вам, но ради великой республики, породившей вас себе на горе.

Скамьи по всей палубе стояли спинками друг к другу, вследствие чего волосы у меня на затылке самым невинным образом переплелись с волосами каких–то двух пассажирок. Кто–то заговорил с этими дамами, и мне пришлось подслушать следующий разговор.

— Из Америки как будто? Я тоже.

— Да, мы из Америки.

— Так я и знал. У меня на американцев нюх. Каким пароходом прибыли?

— «Город Честер».

— Знаю, знаю — компании Инмена. А мы «Батавией» Кунарда, — слыхали, верно? Ну что, покачало вас?

— Не очень.

— Счастье наше. Ну а нас изрядно. Капитан говорил, что он такого шторма еще не видывал. Из каких вы краев?

— Из Нью–Джерси.

— Я тоже... хотя, что я вру! Я из Новой Англии, Нью–Блумфилд моя родина. А детишки с вами едут? Они лично ваши или общие?

— Это мои дети, подруга не замужем.

— Значит, на холостом положении – вроде меня. И как же это вы, две женщины, путешествуете одни?

— Мы не одни, с нами едет мой муж.

— Вот и мы тоже поехали всем семейством. Ведь это же тоска зеленая путешествовать одному. А вы как полагаете?

— Да, пожалуй.

— Глядите, а вон и опять «Пилат»! Этот пик назвали по Понтию Пилату, тому самому, что прострелил яблоко на голове Вильгельма Телля. Обо всем этом в путеводителе пропечатано. Сам я не читал, а слышал от одного американца. Я ничего не читаю, особенно когда шатаюсь по всяким таким местам, — в общем, живу в свое удовольствие. Вы уже видели часовню, где проповедовал Вильгельм Телль?

— Разве он был священник? Первый раз слышу.

— А как же! Так объяснил мне тот американец. Он все время смотрел в путеводитель. Он знает про это озеро больше, чем рыбы, которые в нем живут. Опять же – и зовется она, сами знаете, «Часовня Телля». Вы уже когда–нибудь бывали тут?

— Бывала.

— А я нет. Это мое первое путешествие. Зато уж куда только мы не заезжали! И в Париже были, и где хотите. Мне на тот год в Гарвард поступать. А туда без немецкого и не суйся. Это вот грамматика Отто. Книжка первый сорт! Вот они тут — черным по белому, все эти ich habe gehabt haben. Но когда я так шатаюсь по разным местам, мне ученье в голову не лезет.. Бывает, конечно, найдет и на меня прилежный стих, и тогда я прохаживаюсь по всей линии по этим ich habe gehabt, du hast gehabt, er hat gehabt, wir haben gehabt, ihr haben gehabt, sie haben gehabt' – вроде как: «Дети спят, собачки спят, кошки спят и мышки спят...» Зато уж потом дня на три выброшу начисто из головы всю дребедень. Немецкий язык чересчур на мозги влияет, его надо принимать в малых дозах, а то и не заметишь, как они прокиснут и, точно сбитое масло, начнут бултыхаться в голове. Его не сравнишь с французским! Французский для меня раз плюнуть. Я так же мало боюсь французского, как бродяга — пирога. Все эти j'ai, tu as, il a так далее я вам мигом отбарабаню, все равно, что азбуку. А в какой гостинице вы стоите?

— В «Швейцергофе».

— Да неужто! Что же я вас там не видел? Я почти все время сижу в большой гостиной, там всегда полно американцев. У меня теперь пропасть знакомых. Были уже на Риги?

— Нет еще.

— А думаете побывать?

— Да, собираемся.

— А где думаете там остановиться?

— Понятия не имею.

— Так остановитесь у Шрайбера, у него всегда полно американцев. Вы на каком пароходе прибыли?

— На «Городе Честере».

— Ах да, постойте, я, кажется, уже спрашивал. Я, знаете, наладился всех спрашивать, на каком они пароходе прибыли, — бывает, что и лишний раз спрошу. Верно, и в Женеву заглянете?

— Да.

— И где думаете остановиться?

— В каком–нибудь пансионе.

— Вот уж не советую — пожалеете. Американцы избегают пансионов. А здесь где стоите?

— В «Швейцергофе».

— Ах верно, я уже спрашивал. Я, знаете ли, наладился всех спрашивать, где они стоят, бывает и зарапортуешься. Все эти гостиницы все равно не упомнишь, будь они неладны. А разговору это помогает. Я, знаете, люблю поговорить. От разговора бодрость появляется — правда? — особенно на такой прогулке. А у вас прибавляется бодрости?

— Иногда.

— Вот и со мной так же. Пока я говорю, я ни чуточки не скучаю. А вы?

— Обычно нет. Но бывают исключения.

— Ну, еще бы! Я и сам не стану со всяким связываться. Другой пойдет молоть про разные там пейзажи, да про историю, да про картины и тому подобную скучищу, — ну, это не по мне, я сразу скисну. «Извините, мне пора, говорю, до приятного–с», — а сам тягу. Вы из каких краев?

— Из Нью–Джерси.

— Что ж это я в самом деле, ведь и об этом был разговор. А Люцернского льва повидали?

— Не успела еще.

— Вот и я не успел. Тот человек, что про гору «Пилат» рассказывал, говорил, что этот лев вещь стоящая, он будто бы двадцати восьми футов в длину. Даже не верится. Но уж это на его совести. Он его вчера видел, говорит, что лев умирающий. А раз так, значит сегодня ему аминь. Ну да не беда, из него непременно чучело набьют... Так дети, говорите, ваши или вот ее?

— Мои.

— Верно, верно, вы так и говорили. А на Риги... впрочем, и об этом был разговор... А на каком паро...простите, и это мы выяснили. Позвольте... гм... гм... А сильно вас... Впрочем, и это мы уже установили. Что ж, в общем как будто все. Бонжур, медам, очень приятно было познакомиться. Гутен таг!

Риги–Кульм. — Восхождение. — Горная железная дорога. — Йодлеры. — Скалистые ворота. — Опоздали. — Альпийский рог. — Восход солнца вечером.

Риги–Кульм — внушительный альпийский массив, стоящий особняком; высота — шесть тысяч футов; отсюда открываются виды на обширную территорию с голубыми озерами, зелеными долинами и снеговыми горами— величественная и богатая панорама на триста миль в окружности. Подняться на него можно по железной дороге, верхом или пешком — как кому угодно. В одно ясное солнечное утро мы с моим агентом облеклись в туристские доспехи, сели на катер, курсирующий по озеру, и в трех четвертях часа езды от Люцерна высадились в деревне Вэггис, у подошвы Риги–Кульма,