Лев Мей - Стихотворения

Да и с кесарем римским случилося то же…

А ордынки - у них весь улус ошалел…

Только князь Александр Благоверный на них и глядеть не хотел.

Да и вправду сказать: благолепнее не было в мире лица,

Да и не было также нигде удальца

Супротив Александра… Родился он - сам с себя скинул сорочку,

А подрос, так с медведем боролся потом в одиночку

И коня не седлал: без седла и узды

Мчался вихрем он с ним от звезды до звезды.

Да и вышел же конь: сквозь огонь, через воду

Князя вынесет он, не спросившися броду.

А на вече-то княжеский голос - то сила, то страсть, то мольба,

То архангела страшного смерти труба…

"Собирайтеся, - молвил дружинникам князь, - со святой благостынею",

И пошел попроститься с своей благоверной княгинею,

И в Софийский собор поклониться пошел он потом,

Воздыхая и плача пред ликом пресветлым Софии, а тоже

Возглашая псалом песнопевца:

"О господи боже,

О великий, и крепкий, и праведный, нас со врагом рассуди:

И да будет твой суд правоверный щитом впереди!"

Собралися дружинники князя - кто пеше, кто конно…

Александр Ярославич повел с ними речь неуклонно:

"Други-братья, помянем не кровь и не плоть,

А слова, "что не в силе, а в правде господь!"

И дружинники все оградились крестом перед битвою,

И за князь Александр Ярославичем двинулись в поле с молитвою.

Воевода-то шведский их, Бюргер, куда был хитер;

На сто сажен кругом он раскинул шатер

И подпер его столпняком, глаженным, струженным, точенным,

Сквозь огонь главным розмыслом шведским золоченным.

И пируют в шатре горделиво и весело шведы,

Новгородские деньги и гривны считая… И было беседы

За полуночь у них… И решили они меж собой:

Доски бросить на берег со шнек, потому что весь берег крутой,

И пристать неудобно, и весь он обселся глухими кустами…

Порешили - и доски со шнек протянули на берег мостами…

Кончен пир: провели Спиридона, епископа их, по мосткам,

Только Бюргер на шнеку без помочи выбрался сам…

И пора бы: не было бы русской тяжелой погони,

Да и князь Александра…

Заржали ретивые кони -

И Гаврило Олексич, сквозь темных кустов,

Серой рысью прыгнул на сшалелых врагов,

И сдержал свое слово: добрался он спросту

По доскам до епископской шнеки без мосту.

И учал он направо и лево рубить все и сечь,

Словно в жгучие искры о вражьи шеломы рассыпался меч.

Образумились шведы в ту пору, и вскоре

Сотней рук они витязя вместе с конем опрокинули в море.

Да Гаврило Олексич куда был силен и строптив,

Да и конь его Ворон куда был сердит и ретив…

Окунулися в море, да мигом на шнеке опять они оба,

И в обоих ключом закипела нещадная злоба:

И железной подковой и тяжким каленым мечом сокрушен,

Утонул воевода-епископ и рыцарь их, сам Спиридон.

А Сбыслав Якунович, тот сек эту чудь с позевком и сплеча,

И проехал сквозь полк их, и даже подкладом не вытер меча…

Хоть вернулся к дружине весь красный и спереди он да и сзади,

И его Александр похвалил молодечества буйного ради…

А Ратмир не вернулся, и только уж други смогли

Вырвать труп для схорона на лоне родимой земли.

"Три корабля трупьем своим навалиша!" -

Крикнул ловчий у князь Александра, а Миша,

Стремянной, говорит: "Хоть пасли мы заморских гусей их, пасли,

Да гусынь их, любезных трех шнек, почитай, не спасли".

Балагур был. А Савва-то отрок досмысленный был,

И у Бюргера в ставке он столп золотой подрубил,

Да и ворогов всех, что попалися под руку, тоже

Топором изрубил он в капусту…

А князь-то… О господи-боже!

Как наехал на Бюргера, их воеводу, любимым конем,

Размахнулся сплеча и печать кровяную булатным копьем

Положил меж бровей хвастуну окаянному-шведу…

Затрубили рога благоверному князь Александру победу,

И со страхом бежали все шведы, где сушью, а где по воде;

Но настигла их быстро господняя кара везде:

Уж не князь Александр их настиг со своей удалою дружиной,

А другой судия на крамольников, вечно единый…

И валилися шведы валежником хрупким, со смертной тревогой,

Убегая от божией страшной грозы ни путем, ни дорогой:

По лесам и оврагам костями они полегли,

Там, где даже дружинники князя за ними погоней не шли…

На заре, крепкой тайной, с дружиною близился князь

К Новугороду; только была им нежданная встреча:

Застонал благовестник, и громкие крики раздалися с веча,

И по Волхову к князю молебная песнь донеслась,

И в посаде встречали с цветами его новгородки -

И княгини, и красные девки, и все молодые молодки,

В сарафанах цветных, и в жемчужных повязках, и с лентой в косе.

И бросались они на колени пред князем возлюбленным все,

А епископ и клир уж стояли давно пред Софийским собором

И уж пели молебен напутственный князю с дружиною хором,

И успел по поднебесью ветер развеять победную весть:

"Князю Невскому слава с дружиной, и многие лета, и честь!"

Много лет прожил князь Александр…

Не бывало на свете

Преподобного князя мудрее - в миру, и в войне, и в совете,

И хоруговью божьего он осенял княженецкий свой сан;

А затем и послов ему слали и кесарь, и папа, и хан,

И на письмах с ним крепко любовь и согласье они заручили,

А король шведский Магнус потомкам своим завещал,

Чтоб никто ополчаться на Русь на святую из них не дерзал…

Да и князь был от миру со шведом не прочь…

Только годы уплыли, -

И преставился князь…

И рыдали, рыдали, рыдали

Над усопшим и старцы, и малые дети с великой печали

В Новегороде… Господи! Кто же тогда бы зениц

В княжий гроб не сронил из-под слезных ресниц?

Князь преставился…

Летопись молвит: "Почил без страданья и муки,

И безгрешную душу он ангелам передал в светлые руки.

А когда отпевали его в несказанной печали-тоске,

Вся святая жизнь князя в-очью пред людьми объявилась,

Потому что для грамоты смертной у князя десница раскрылась

И поныне душевную грамоту крепко он держит в руке!"

И почиет наш князь Александр Благоверный над синей

Невою,

И поют ему вечную память волна за волною,

И поют память вечную все побережья ему…

Да душевную грамоту он передаст ли кому?

Передаст! И крестом осенит чьи-то мощные плечи,

И придется кому-то услышать святые загробные речи!..

Сгинь ты, туча-невзгодье ненастное!

Выглянь, божие солнышко красное!..

(31 марта 1861)

Тает в праздничных огнях

Мрачный храм Дагона;

Тонут в листьях и цветах

Черные колонны;

Рдеют мрамор и гранит;

В переливах бледных

Свет от факелов дрожит

На статуях медных;

В древнем храме истукан