Ихара Сайкаку - Избранное

Однажды случилось с одним человеком — банкротство его было на одиннадцать кан, а наличного имущества на два кан пятьсот моммэ, кредиторов же — восемьдесят шесть человек. Они ежедневно сходились подводить счеты, да только все были на равных, ни один не стал за главного. Оттого в расходной книге появились записи: лапша, гречневая лапша, сакэ и закуска; пристрастились и к сладостям, так более полугода били баклуши, а что получили, все на это и ушло. Когда подвели итог, оказалось, что каждому пришлось еще от себя выложить по четыре фун шесть рин, да смех в том, что им еще предстояло обойти весь город с изъявлениями благодарности.

В старое время в Оцу был человек, задолжавший разным лицам тысячу кан, и все говорили, что это самый большой долг в мире. А сейчас в Киото, в Осака люди разоряются и остаются должны две с половиной, три тысячи кан. Конечно, в далеких провинциях или маленьких городах такого не случается. Но Осака — первейшая гавань страны, и здесь найдется купец, который такую сумму в долг запросит, и заимодавец, который ее ссудить может. А простому человеку и ста кан взаймы не дадут, хоть и на самое стоящее дело.

Когда-то на острове Энокодзима в Осака жил человек, имевший небольшой достаток, по фамилии Идзуя. И вот он потерпел настоящий крах. Склонивши голову, как и подобает честному человеку, он просил прощения у кредиторов, роздал им имущество и тем покрыл шесть с половиной частей долгов, а про оставшиеся три с половиной части прямо сказал, что постарается вернуть со временем, если ему посчастливится. Уехав из Осака, отправился на свою родину в Осима провинции Идзу, обратился к родным за поддержкой, сам трудился днем и ночью с одной мыслью: как бы скорее восстановить имущество, в конце концов нажил немало и вернулся в Осака, чтобы уплатить все долги, что числились за ним после банкротства. А уж с тех пор прошло семнадцать лет, некоторые из кредиторов уехали неизвестно куда. Их деньги он пожертвовал в храм Дайдзингу в Исэ. Некоторые умерли и не оставили наследников, тогда на средства, что причитались им, он поставил каменный обелиск в Коясан и назвал его «памятник долгам», так почтил своих кредиторов. Подобных людей и в старые времена не бывало.

Рассказывают, что большая картина с изображением коня [73] Большая картина. — В благодарность за исполнение желаний в синтоистские и буддийские храмы принято жертвовать картины с изображением коня. появилась в храме Ракуё Сэйсуйдзи вот как: некогда один мануфактурщик молился о ста кан серебра; его молитва была услышана, он повесил эту картину, подписав свое имя. Нынче его заведение процвело, и в Муромати, когда сравнивают его с другими дельцами, нередко приговаривают: «И ведь за одно поколение такой достаток нажит. Да, деньги из денег добывают». Мир наш — мир жадности, и все обращаются с мольбами к молодому Эбису, Дайкоку, Бисямону, [74] Бисямон — бог счастья. хватаются за веревку гонга, [75] …хватаются за веревку гонга… — В храмах нередко вешали гонг, в который звонили молящиеся при молитве. выпрашивают денег, но в наше время нелегко жить на свете, и просьба эта трудно выполнима. Здесь жил со своей женой мелкий красильщик по имени Кикэя, не раз ему приходилось ломать голову — как свести концы с концами, и хоть трудился он, не теряя попусту ни минутки, все ж каждый год моти у них готовили с опозданием, на рыбном крюке не бывало рыбы бури, в печали ждал он прихода весны. Он и корабль сокровищ клал под изголовье, под Новый год уйму бобов рассыпал, чтоб приманить счастье в дом, а удачи все не было. [76] …под Новый год уйму бобов рассыпал… — Существовал обычай под Новый год рассыпать бобы, приговаривая: «Черт — вон, счастье — в дом». Вот от бедности и голова иначе заработала: «У всех людей на свете в обычае почитать богов и будд богатства, а я буду поклоняться богу бедности, которого все ненавидят». Он сделал из соломы смешную куклу, одел ее в коричневое кимоно без подкладки, на голову сделал капюшон из бумаги, в руки дал рваный веер, посадил эту безобразную фигурку в сосновые ветки, что служили украшением в его доме, и с первого дня года до дня семи трав за ней ухаживал и совершал подношения от всего сердца. И вот этот бог так был доволен, что однажды ночью бесшумно поднялся, стал у него в изголовье и рассказал: «В этом месяце я обхожу бедные дома. Сам прячусь, зарываюсь в кучи долгов в тех домах, где царит горе, а когда браню детей за шалости, они потихоньку в ответ: «Ух, этот противный бог нищеты!» Но в богатых домах в ушах стоит непрестанный звон от взвешивания тёкинов, это раздражает меня. С утра до ночи пичкают намасу из дикой утки, сугияки и прочей изысканной едой — только в животе тяжесть и чувствуешь себя дурно. Я ведь бог, что является в дом вместе с супругой, — женитьба часто приносит разорение, — потому захожу всегда в спальню хозяина, но не люблю, когда там много циновок или подвешенных на крюке одеял да подушек, набитых пухом, — от них телу щекотно; в носу стоит запах от пропитанного духами ночного кимоно из белого шелка; при выезде на праздник цветов или в театр меня укачивает в роскошном паланкине с отороченным бархатом окном, терпеть этого не могу. Когда ночью огонь свечки отражается в позолоте ширм и стен — мне становится тошно. А люблю я, напротив, полутьму в бедном доме, где светит один ночник в бумажном фонарике, что лет десять не оклеивали заново. Иногда среди ночи масло выгорит до капли, вместо него подольют масло, которым жена волосы смазывает, — вот это мне по нраву. Так я жил много лет, и все желали избавиться от меня, оттого я только пуще разъярялся и насылал нищету еще более горькую. И вот нынешней весной вы от всего сердца почтили бога нищеты, впервые за все века я вкушал подношения, сидя перед подносиком. Такую доброту мне не забыть. Те гроши нищеты, что в вашем доме переходили из поколения в поколение, я передам гордому богатому наследнику, а вам помогу быстро разбогатеть. Слушайте меня. Способов прожить на свете столько же, сколько красок, ива зеленая, а цветы алые». [77] …ива зеленая, а цветы алые. — Цитата из буддийской книги секты Дзэн, имеющая смысл, что все вещи имеют свои отличительные особенности. Два, три раза, четыре, пять раз повторялось видение, и когда Кикэя проснулся, оказалось, что он помнит свой сон до мелочей. Исполненный благодарности, он стал размышлять: «Раз я красильщик, «алый» должен означать не что иное, как алую краску «моми». Однако эту краску изготовляет красильщик по имени Кобэния и поставляет всем, кому она требуется. Да к тому же недавно выдумали еще краску из сахара, здесь в столице всяк со смекалкой, нечего и думать нажиться на всем известном товаре». С утра дотемна он пытался измыслить какую-нибудь хитрость и наконец изобрел нечто совсем новое: придумал сперва красить ткань краской из дерева сухоги, а затем пропаривать в уксусе, и получался цвет точно такой же, как от настоящей краски «моми». Никому не раскрывая секрета, он принялся красить материи по такому способу, потом на собственных плечах относил в Эдо, продавал мануфактурщикам, а на обратном пути закупал шелк и хлопковую бумагу в провинции Митиноку. Туда-сюда сновал, как пила. Не прошло и десяти лет, как он нажил больше тысячи кан. Тогда он нанял множество приказчиков, передал им все дела, а сам стал жить в свое удовольствие, наверстывал упущенное в горькие молодые годы. Вот каким надо быть. Иные имеют и десять тысяч кан, а утомляют тело, напрягают мозги и так живут до старости, не зная, что жизнь — это сон. От эдакого толку не будет.