Дафна дю Морье - Замок Дор

— Это новый домашний любимец, не так ли? — спросил доктор.

— Не такой уж и новый, — ответила она. — Он у меня уже пару месяцев, если не больше.

Сейчас, когда она возилась с лампой, прикрывая лицо от пламени, он увидел, что Линнет очень бледна. А еще его поразило, насколько она похудела с тех пор, как они виделись в последний раз.

— У нас теперь так мало народу, что я стала пользоваться этой комнатой как своей собственной, — сказала она. — Я плохо спала на прежнем месте. Присаживайтесь.

Доктор заметил, что в комнате нет никаких вещей мистера Льюворна, а это означало… Это означало именно то, что означало.

— Я сразу же перейду к цели своего визита, — начал он. — Я здесь по просьбе миссис Бозанко. Я присутствовал на выездной сессии суда присяжных в Бодмине, и она хочет, чтобы вы знали, что с молодого Амиота Тристана сняли обвинение в убийстве. Его обязали не нарушать общественный порядок, и мистер Бозанко за него поручился.

— Ну что ж… — сказала Линнет.

В ее голосе он уловил ликующие нотки.

— Это означает, что по крайней мере шесть месяцев Амиот Тристан будет находиться под наблюдением мистера Бозанко и его жены, — продолжал доктор, — без права выходить за пределы фермы без специального на то разрешения. Миссис Бозанко подумала, что вам было бы интересно узнать, на каких именно условиях он обрел свободу.

Молчание, последовавшее за этим сообщением, было доказательством того, насколько оно важно для собеседницы доктора. Вне всякого сомнения, она совсем иначе трактовала слово «свобода».

— Я перекинулся несколькими словами с этим молодым человеком, — добавил доктор, — и он понимает, что, если бы не вмешательство его работодателей, его бы выслали из страны. Он заверил меня со слезами на глазах, что сделает все, что в его силах, чтобы загладить свою вину перед ними. Я, со своей стороны, полагаю, они вряд ли бы так старались, если бы не дети.

Линнет наклонилась, чтобы взять на руки собачку, которая сейчас жалась к ее ногам, навострив ушки и уставившись умными глазками на гостя.

— Амиот винил себя за несчастный случай с Джонни, — сказала Линнет. — Всех этих неприятностей не было бы, если бы он вовремя скрылся.

— И таким образом стал бы причиной второй смерти, — сухо произнес доктор. — Джонни Бозанко умер бы от потери крови, если бы его бросили в лесу. У него на всю жизнь останется шрам на виске. Амиот Тристан поступит правильно, если на ближайшие несколько месяцев полностью посвятит себя этому мальчику и его родителям.

Когда вода выплескивалась на набережную и окатывала зрителей, с площади доносились веселые возгласы, но в комнате для гостей гостиницы «Роза и якорь» царила тишина. Доктор Карфэкс поднялся на ноги.

— Не смею вас больше задерживать, — сказал он, — хочу лишь передать последнее сообщение от миссис Бозанко. Она просила вам сказать, что сожалеет о том, что при нынешних обстоятельствах не может оказать вам гостеприимство в Лантиэне.

Линнет Льюворн направилась к двери, но, прежде чем открыть ее, помедлила какое-то мгновение, глядя на доктора с таким непроницаемым выражением лица, что он так и не понял, считает она его врагом или другом.

— Я не напрашиваюсь ни на чье гостеприимство, — ответила она, — и уж меньше всего — на гостеприимство миссис Бозанко. Но вот что я вам скажу: горе тому, кто попытается встать между мной и человеком, которого я люблю.

Часы на церкви били семь, когда доктор Карфэкс, застегивая пуговицы куртки, чтобы защититься от ветра, покинул «Розу и якорь» и направился домой. Возбужденные возгласы толпы, наблюдавшей за все прибывавшей водой, вторили бою часов. На душе у доктора было тягостно: молодая женщина, с которой он только что расстался, могла быть столь же безжалостной, как эти волны, бившиеся о берег и затоплявшие обезлюдевшую набережную.

— Джонни, ты слезешь с этой стены?

— Нет, мисс, ни за что.

— Джонни, если ты не будешь меня слушаться, то упадешь и снова разобьешь себе голову, а сейчас меня будут обвинять еще больше и пошлют в исправительную школу.

Эта угроза заставила Джонни отказаться от попытки через щель в шиферной крыше посыпать зерном лысую голову отцовского работника, ходившего за коровами. Болтая ногами, он надменно и в то же время снисходительно взглянул на сестру.

— Хорошо, — наконец согласился он, — но я забрался слишком высоко, и отсюда не спрыгнуть. Пусть придет Амиот и снимет меня.

Теперь было ясно, что Джонни, вовсе не присмиревший после несчастного случая, приключившегося с ним в июле, благодаря необдуманным действиям родителей, баловавших его, понемногу превращается в домашнего тирана. Мэри, пожав плечами, пошла звать Амиота, прекрасно зная, что он сейчас обихаживает Весельчака и Милашку после тяжелых дневных трудов в поле.

Стук копыт, доносившийся с конюшни, показал, что она права. Мэри принялась следить, как ее любимец ворошит сено в кормушке Весельчака, тихонько напевая при этом, — это была странная, заразительная песенка на французском, которую Мэри часто слышала прежде.

— Тебе бы лучше пойти туда, — мрачно произнесла она. — Он снова взялся за свое.

Амиот повернулся и, увидев Мэри, улыбнулся и отставил вилы.

— Ты меня напугала, — сказал он. — Я был так далеко отсюда!

— В Бретани? — спросила она, и ее радость вдруг померкла без всяких на то причин.

— Не в Бретани и не в Корнуолле, а в какой-то стране грез между ними, — ответил он. — Вот к чему приводит столько недель полного безделья. Что случилось? Опять Джонни?

Она кивнула, в первый раз заметив, что с тех пор, как Амиот вернулся к ним из Бодмина, он перестал употреблять слова «мисс» и «мастер» — во всяком случае, когда они были втроем. Это дало ей приятное ощущение равенства. Он последовал за девочкой туда, где ее братец с нахальным и торжествующим видом сидел на стене высотой в десять футов, барабаня по ней пятками. Амиот, не говоря ни слова, поднял руки и повернулся к нему спиной — мальчик тут же соскользнул к нему на плечи.

— А теперь — эй, давай-ка галопом! — скомандовал Джонни властно, как смертельно больной, слово которого — закон. Однако, к тайной радости Мэри, Амиот только улыбнулся и спустил его на землю.

— Нет, — возразил он, — это ты будешь на меня работать, а не я на тебя. Пойди-ка задай корм лошадям, а потом поможешь начистить медь. У братьев по оружию амуниция должна блестеть.

«Удивительно, — подумала Мэри, — он так понимает брата и его детские игры, как будто верит в них сам. Но ведь все взрослые знают, что герои, рыцари и битвы — это всё из мира фантазии и не имеет никакого отношения к прозе жизни».