Луиджи Пиранделло - Некоторые обязательства

Когда отсталая цивилизация принуждает человека таскать на собственной спине длинную лестницу от одного фонаря к другому и подниматься и спускаться по ней три раза в день возле каждого из них – утром потушить, днем почистить и вечером опять зажечь, – человек, даже недалекий и имеющий склонность к вину, непременно приобретает привычку разговаривать с собой на темы высокие, как его лестница.

Квакео-ламповщик однажды в пьяном виде упал с нее. Он расшиб себе голову, сломал ногу. Произошло чудо – он выжил, вышел через два месяца из больницы, прихрамывая на одну ногу, с безобразным шрамом на лбу и стал опять бродить в голубой рубашке, бородатый, с лестницей на спине, от фонаря к фонарю. Каждый раз, добравшись по лестнице до той перекладины, с которой он упал, он обязательно начинал одно и то же рассуждение: это неоспоримо – некоторые обязательства должны существовать. Не хотелось бы, чтобы они существовали, но они существуют. Муж в глубине души может ничуть не интересоваться поведением своей жены. Но нет! Он должен этим интересоваться! В противном случае – все, даже мальчишки, имеют право осуждать его.

– Квакео, рогоносец! Когда они тебе наставляют рога, эй, Квакео?

– Вот собаки! – кричит Квакео с высоты фонаря. – Теперь вы мне это говорите? Теперь, когда я освещаю город!

Вот так оправдание – освещает город! Все равно он обязан приглядывать за поведением жены. Но, может быть, он не замечает ее измен? При свете этих керосиновых фонарей разве видно, как воры забираются в дом или нападают в грязных, пустынных переулках!

– Сами вы воры, убийцы!

Квакео отправился в муниципалитет, к асессору кавалеру Бисси, которому он был обязан местом и который время от времени представлял его к наградам за усердие по службе. Он рассказал все, как было, и спросил: разве он в то время, когда зажигает фонари, не находится при исполнении служебных обязанностей?

– Конечно, – ответил ему асессор.

– Следовательно, тот, кто оскорбляет меня, – заключил Квакео, – оскорбляет государственного служащего при исполнении обязанностей – так?

Кажется, кавалер Бисси с этим не вполне согласен, зная, о каком именно оскорблении идет речь и на что жалуется Квакео. Он пытается в деликатной форме доказать, что эти оскорбления не имеют отношения к нему, ламповщику, как таковому.

– О нет, ваше превосходительство, – протестует Квакео. – Я прошу вас верить мне, ваше превосходительство!

И произнося: «Ваше превосходительство», Квакео щурит глаза, будто пьет свое любимое вино, – он произносит «ваше превосходительство» с полным чувством. Что же касается кавалера Бисси, то, кроме тех обязательств, которые он, как частное лицо, может быть, совсем не хотел бы брать на себя, но все же берет, у него есть много Других обязательств, неотделимых от должности асессора. Квакео ко всем этим обязательствам, личным и общественным, относится с полным уважением; а если время от времени какая-нибудь капелька, появившаяся не вовремя, вынуждает его провести тыльной стороной руки под носом, он предусмотрительно вытирает руку полой своей длинной голубой рубашки.

Квакео в самой вежливой форме, немного смущаясь, старается доказать асессору, что оскорбление, на которое он пришел жаловаться, возможно, и имеет под собой некоторую почву, но самый факт может иметь место только в то время, когда он исполняет свои обязанности ламповщика, потому что, когда он не ламповщик, а только муж, никто дурного не скажет ни о нем, ни о его жене. Жена при нем послушна, ведет себя благонравно и безупречно; он никогда плохого за ней не замечал.

– Меня оскорбляют, ваше превосходительство, когда я освещаю город, когда я стою на лестнице, прислоненной к фонарю, и подношу спичку, чтобы зажечь его. Всем известно, что я не могу оставить город в темноте и бежать домой поглядеть, что делает моя жена и с кем она, а в случае необходимости, если бы я убедился в измене, убить их, синьор кавалер!

Он подчеркивает слова «убить их» с улыбкой человека, который примирился с печальной необходимостью, так как сознает, что такое обязательство он должен взять на себя как оскорбленный муж, и не хотел бы, но должен!

– Хотите еще доказательств, ваше превосходительство? В лунные вечера, когда фонари не горят, они ни слова не говорят мне, а почему? Потому что в эти вечера я не служащий при исполнении своих обязанностей.

Квакео отлично рассуждает. Но одних рассуждений недостаточно. Надо обратиться к фактам. Но, когда доходит до фактов, самые лучшие рассуждения отпадают, – падают, как упал он с лестницы в тот раз, когда был сильно пьян.

Какое заключение он хочет вывести из своих рассуждений? Кавалер Бисси задает ему этот вопрос. Если он думает, что его супружеские неурядицы зависят от обязанностей ламповщика, пусть в таком случае откажется от этих обязанностей. Если же он не хочет от них отказаться, то пусть предоставит людям говорить что угодно.

– Это окончательное решение? – спрашивает Квакео.

– Окончательное, – отвечает кавалер Бисси.

– Покорный слуга вашего превосходительства!

С каждым днем лестница становится все тяжелее и тяжелее. Квакео с трудом залезает по обветшавшим от долгого употребления перекладинам, одна нога у него короче другой.

Теперь, когда он добрался до окраинных фонарей на самой вершине холма, он не спешит спускаться, прижимается к фонарю или, скорее, повисает на нем всем телом, опустив вниз руки и склонив голову к плечу; и в таком положении там, над землей, он продолжает думать и рассуждать сам с собой.

Он думает о грустных и странных вещах. Думает, например, о том, что звезды, несмотря на то, что они рассеяны по всему небу, в некоторые ночи хотя и видны, но все же недостаточно освещают землю.

Напрасная иллюминация!

Но зато какая красивая иллюминация, – и подумать только, однажды ночью ему снилось, будто он должен был зажигать ее, эту иллюминацию, на небе, с лестницы, которой он не видел конца и которую не знал, куда прислонить, не в силах удержать в руках эту тяжесть. И как бы он взобрался туда, на такую высоту, по бесчисленным ступенькам, до самых звезд? Сон… Ах, какие бывают тревожные и беспокойные сны!

Подумайте, какое грустное занятие быть ламповщиком, по крайней мере таким, как он, у которого вошло в привычку рассуждать, зажигая фонари!

Самый факт зажигания света во тьме, если делать это в течение долгого времени, не разбудит разве, даже в темном мозгу, хотя бы проблеск мыслей?

Квакео однажды пришел к выводу, что, распоряжаясь светом, он может распоряжаться и тенью. Конечно! Одно неотделимо от другого! Кто родится, тот умирает. И тень, все равно как смерть, следует за всяким. Значит, его таинственная фраза, которая кажется угрозой, брошенной с высоты лестницы во время зажигания фонарей, есть не что иное, как следствие, которое он вывел из одного из своих рассуждений.