Томас Гарди - Джуд незаметный

— Вы переедете в эту гостиницу на один-два дня, — сказал он. — Место это малоуютное, и детям здесь будет не так хорошо, зато мы сможем как следует осмотреться. Тут полно комнат сдается на окраинах, в "Вирсавии", например, где я когда-то жил. Позавтракай со мной, моя птичка, раз уж ты пришла. Как ты себя чувствуешь? Времени у тебя достаточно, успеешь и вернуться, и приготовить детям поесть до того, как они проснутся. Да я и сам пойду с тобой:

Она наскоро позавтракала, и через четверть часа они вышли из гостиницы, решив немедленно освободить помещение, для которого их сочли недостаточно почтенными квартирантами. Войдя в дом, Сью поднялась наверх и, удостоверившись, что в комнате детей тихо, робко попросила квартирную хозяйку принести чайник и что-нибудь к завтраку. Хозяйка едва соизволила исполнить ее просьбу, после чего Сью достала принесенные с собою два яйца, опустила их в кипящую воду и попросила Джуда сварить их для малюток, а сама пошла к детям. Была уже половина девятого.

Склоняясь над чайником, Джуд стоял спиной к комнатке, где спали дети, и с часами в руке следил за варкой яиц. Пронзительный крик Сью заставил его резко повернуться. Он увидел, что дверь комнатки, вернее каморки, которая как-то тяжело пошла на петлях, когда она толкнула ее, распахнута, а Сью безжизненно лежит на полу у входа. Бросившись поднимать ее, он взглянул на маленькую постельку, устроенную тут же на полу: детей там не было. Джуд в замешательстве обвел глазами комнатушку. На обратной стороне двери, на двух крючках для одежды, висели их младшие дети с веревками вокруг шеи; тут же рядом висел труп маленького Джуда. Около него валялся опрокинутый стул; его остекленевшие глаза были скошены в сторону комнаты, глаза у девочки и младшего мальчика были закрыты.

Вне себя от ужаса при виде этой картины, Джуд, забыв о Сью, перерезал веревки перочинным ножом и перенес всех троих на постель; первое же прикосновение к ним убедило его в том, что они мертвы. Затем он поднял Сью, которая была без сознания, положил ее на кровать в большой комнате, позвал хозяйку и, задыхаясь, побежал за доктором.

Когда он вернулся, Сью уже пришла в себя: вид трех маленьких трупов и двух беспомощных женщин, склонившихся над детьми в отчаянной попытке вернуть их к жизни, лишил Джуда самообладания. Вскоре пришел живший по соседству врач, но, как Джуд и предполагал, его присутствие оказалось излишним. Спасти детей было невозможно: хотя тела их еще не совсем остыли, они, по-видимому, провисели более часа. Чуть попозже, когда родители нашли в себе силы обсудить происшедшее, они пришли к заключению, что, проснувшись, старший мальчик заглянул в комнату Сью и, не найдя ее, вновь пережил приступ острой тоски, в которую повергли его больную душу события и разговоры минувшего вечера. Более того, на полу была найдена записка, подтверждавшая их догадку; на ней рукой маленького Джуда огрызком карандаша, который он носил при себе, было написано:

"Сделал это потому, что нас слишком много".

При виде записки нервы Сью сдали окончательно. Невыносимое сознание, что вчерашний разговор с мальчиком явился главной причиной трагедии, вызвало у нее судорожный припадок, который ничто не могло остановить. Ее почти насильно перенесли в комнату нижнего этажа, и она лежала там, содрогаясь всем своим хрупким телом от беззвучных рыданий, устремив в потолок широко открытые глаза, между тем как хозяйка дома тщетно пыталась ее успокоить.

Здесь хорошо было слышно, как наверху ходили люди. Сью умоляла пустить ее к детям, но в конце концов ее убедили, Что если даже и есть какая-нибудь надежда, ее присутствие может только повредить; к тому же ей напомнили, что она должна беречь себя и не подвергать опасности жизнь будущего ребенка. Она без конца забрасывала всех вопросами, пока не пришел Джуд и не сказал, что все кончено. Когда Сью смогла заговорить, она рассказала ему о разговоре с мальчиком и добавила, что считает себя виновницей случившегося.

— Нет, — возразил Джуд, — это было заложено в его натуре. Доктор говорит, что теперь встречаются мальчики подобной организации, совершенно неизвестной в прошлых поколениях, что это проявление нового взгляда на жизнь. Такие дети видят все ее ужасы, прежде чем становятся достаточно взрослыми, чтобы противостоять им. Он говорит, что это проявление зарождающегося теперь всеобщего нежелания жить. Он передовой человек, этот доктор, но не может найти слов утешения…

Джуд старался не показывать свое горе перед Сью, но тут не выдержал; Сью принялась утешать его, несколько отвлекшись от горьких самообвинений. Когда посторонние разошлись, ей разрешили взглянуть на детей.

Лицо мальчика отражало всю историю их жизни. На этом маленьком личике запечатлелось все то темное и злонамеренное, что омрачило первый брачный союз Джуда, и все случайности, ошибки, страхи и заблуждения второго. Он был их средоточие, их фокус, их лаконичная формулировка. Из-за опрометчивости своих родителей он стенал, из-за несоответствия их союза был в трепете, из-за их злосчастий умер.

Когда все в доме смолкло и они в бездействий ожидали приезда следователя, который должен был снять допрос, из-за массивной, возвышавшейся за домом стены колледжа вдруг возник приглушенный, протяжный, низкий звук и заполнил собой всю комнату.

— Что это? — задержав свое и без того неровное дыхание, спросила Сью.

— Орган в часовне колледжа. Должно быть, упражняется органист. Это из семьдесят третьего псалма: "Благ бог к Израилю".

Сью снова зарыдала.

— О, мои бедные, бедные малютки! Они никому не сделали зла! Почему же взяты они, а не я?

Последовала пауза, затем с улицы донесся чей-то разговор.

— Это о нас говорят! — простонала Сью. — "Мы привлекаем все взоры — и ангелов и людей".

Джуд прислушался.

— Нет, не о нас, — сказал он. — Это два священника разных убеждений спорят о восточной церкви. Боже мой! Спорят о восточной церкви в то время, как все живущее страдает!

Опять воцарилось молчание, пока его не нарушил новый взрыв неудержимого отчаяния Сью.

— На свете есть что-то существующее вне нас, и это "что-то" говорит: "Не смей!" Сначала оно говорит: "Не смей учиться!" Потом: "Не смей работать!" А теперь: "Не смей любить!"

— Это ты от горя так говоришь, родная, — успокаивал ее Джуд.

— Но ведь это правда!

Так они сидели в ожидании следователя, затем Сью вернулась в свою комнату. На стуле лежали платьице, туфельки и носки малютки-сына — она не давала дотрагиваться до них, как ни хотелось Джуду убрать их с ее глаз. Как только он к ним прикасался, она умоляла оставить их на месте и чуть ли не набросилась на хозяйку, когда та попыталась их спрятать.

Минуты, когда она впадала в тупое, апатичное молчание, страшили Джуда еще больше, чем взрывы ее горя.