Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1)

Однажды вечером великий самодержец находился в "Музеуме" с несколькими избранными друзьями, и в ложе его стоял такой хохот и шум, что возмутился весь партер и негодующие голоса стали громко требовать тишины, (Уэг даже плечами пожал — чего смотрит полиция, выводить нужно таких скандалистов!) Уэнхем веселил всю ложу выдержками из письма, полученного им от майора Пенденниса, чей отъезд в деревню в разгар лондонского сезона не мог не огорчить его друзей.

— Тайна раскрыта, — заявил мистер Уэнхем. — Здесь замешана женщина.

— Подите вы к дьяволу, Уэнхем, — сказал голос за портьерой, — он старше вас.

— Pour les ames bien nees, l'amour ne compte pas le nombre des annees [20] Для возвышенных душ любовь не ведет счета годам (франц.). , - игриво возразил мистер Уэнхем. — Что касается меня, так я надеюсь до смертного часа оставаться рабом амура и умирать от любви не менее раза в год. — Это должно было означать: "Не вам бы говорить, милорд: я на три года вас моложе, а сохранился вдвое лучше".

— Уэнхем, вы меня растрогали, — сказал маркиз, сопроводив свои слова крепким ругательством. — Честное слово. Приятно видеть человека, сохранившего до наших лет все иллюзии молодости… и столь горячее сердце. Да, сэр, посмотришь на этакое доброе, простодушное создание — душа радуется. Кто эта черненькая во втором ряду… с голубыми лентами, третья справа… очень мила. Да, мы с вами натуры сентиментальные. Вот Уэг другое дело, у него на первом месте не сердце, а желудок, верно, Уэг?

— Я люблю все, лишь бы было хорошее, — с широким жестом отвечал Уэг. Красоту и кюрасо, Венеру и виноград. Я не презираю голубей Венеры, даже когда их жарят в "Лондонской Таверне"; но… но расскажите же нам про старика Пенденниса, мистер Уэнхем, — неожиданно попросил он, не закончив шутки, ибо заметил, что его патрон не слушает. И в самом деле, Стайн, подняв к глазам лорнет, разглядывал что-то на сцене.

— Да, эту шутку насчет голубей Венеры и "Лондонской Таверны" я уже слышал — вы повторяетесь, мой бедный Уэг. Придется мне поискать нового шута, — сказал Стайн, опуская лорнет. — Ну, Уэнхем, что же пишет старик Пенденнис?

— "Дорогой Уэнхем, — прочел тот, — уже три недели как моя репутация в Вашей власти, и Вы, конечно, не преминули меня изничтожить, а посему полагаю, что разнообразия ради Вы согласитесь оказать мне услугу. Дело это тонкое, entre nous, une affaire de coeur [21] Между нами говоря — дело сердечное (франц.). . Одного молодого человека, моего знакомого, свела с ума некая мисс Фодерингэй, актриса здешнего театра, очень красивая и, на мой взгляд, весьма талантливая. Играет Офелию, леди Тизл, госпожу Халлер и прочее в таком роде. По чести скажу, она мне напомнила Жорж в лучшую ее пору, а на нашей сцене, сколько я знаю, нет сейчас никого, кто мог бы с нею сравниться. _Мне нужен для нее лондонский ангажемент_. Не могли бы Вы уговорить Вашего приятеля Долфина побывать здесь — посмотреть ее — и увезти? Наш высокородный друг (Вы меня понимаете) мог бы оказать нам неоценимую помощь одним своим словом, и ежели Вы заручитесь для меня поддержкой Гонт-Хауса, я обещаю сделать для Вас все, что в моих силах, ибо большей услуги мне оказать невозможно. Прошу Вас, сделайте это для меня, я же всегда говорил, что у Вас доброе сердце; а взамен требуйте чего угодно от преданного Вам

_А. Пенденниса"_.

— Все ясно, — сказал мистер Уэнхем, дочитавши письмо. — Старик Пенденнис влюбился.

— И, видимо, желает видеть свою пассию в Лондоне, — подхватил Уэг.

— Посмотрел бы я, как Пенденнис стоит на коленях, с его-то ревматизмом, — сказал мистер Уэнхем.

— Или дарит возлюбленной прядь "своих" волос, — добавил Уэг.

— Вздор, — сказал Стайн. — У него есть в деревне родня. Он поминал какого-то племянника, даже прочил его в парламент. Ручаюсь, что в племяннике и дело. Юноша запутался. Я по себе знаю… когда был в Итоне, в пятом классе… дочка огородника… клялся, что женюсь. Как я ее любил… Бедная Полли! — Тут он умолк, и, может быть, на мгновение перед маркизом Стайном воскресло прошлое и мальчик Джордж Гонт, еще не безвозвратно погибший. Однако, судя по тому, что пишет Пенденнис, этой женщиной стоит заняться. Давайте-ка спросим Долфина, знает он такую или нет.

При этих словах Уэнхем опрометью выбежал из ложи, миновал служителя, охранявшего проход к сцене и почтительно его приветствовавшего, и, будучи в театре своим человеком, без труда нашел антрепренера, который в эту минуту, как впрочем, и во многие другие, был занят тем, что ругательски ругал девиц из кордебалета за нерадивость.

Едва он завидел мистера Уэнхема, как брань замерла на его устах, а сжатая в кулак рука, чуть не касавшаяся лица одной из провинившихся танцовщиц, протянулась вперед в сердечном приветствии.

— Мистер Уэнхем, мое почтенье! Как здоровье его светлости? Выглядит он нынче превосходно. — Все это мистер Долфин произнес с такой улыбкой, точно он в жизни своей ни на кого не сердился; и, конечно же, он с радостью последовал за гонцом лорда Стайна, дабы лично засвидетельствовать почтение этому вельможе.

Следствием их беседы и была поездка в Чаттерис, откуда мистер Долфин прислал его светлости письмо: он-де имеет честь сообщить маркизу Стайну, что видел ту леди, о которой говорил милорд, поражен как внешностью ее, так и талантом и заключил с ней ангажемент, так что в скором времени мисс Фодерингэй будет иметь честь играть перед лондонской публикой п его, Долфина, просвещенным покровителем.

Объявление о новом ангажементе мисс Фодерингэй Пен прочитал в той самой газете, в которой он так часто воспевал ее чары. Редактор не поскупился на хвалы ее красоте и таланту и пророчил ей громкий успех в столице. Бннгли стал писать на афишах "Прощальный спектакль мисс Фодерингэй". Бедный Пен и сэр Дерби Дубе проводили в театре все вечера: сэр Дерби из ложи у сцены бросал букеты и ловил взгляды; Пен один занимал остальные ложи, бледный, исхудавший, донельзя несчастный. Никого не волновало, уезжает мисс Фодерингэй или остается, — никого, кроме них двоих, да, пожалуй, еще одного человека — оркестранта мистера Бауза.

Этот последний появился однажды в ложе, где тосковал Пен, протянул ему руку и предложил пройтись. По озаренной луною улице спустились они к реке, а потом долго сидели на мосту и говорили о ней.

— Не диво, что мы сидим рядом, — сказал Бауз, — мы с вами давно товарищи по несчастью. Не вас одного эта женщина лишила разума. А у меня нет и ваших оправданий: я старше, и я лучше ее знаю. Она бесчувственна, как вот этот камень, на котором лежит ваша рука; и камень ли упадет в воду и пойдет на дно, или вы, или я — ей хоть бы что. Впрочем, нет — обо мне она бы пожалела, потому что я должен ее обучать: без меня ей не справиться, она меня и в Лондон вытребует, А если б не это… У ней нет ни сердца, ни ума, ни чувств, ни соображения, ни горя, ни забот. Я хотел добавить "ни радостей", но это неверно: она любит вкусно поесть, и ей приятно, когда ею восхищаются.