Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Эту неожиданную тираду мистер Аддисон выслушал, покуривая свою длинную трубку и миролюбиво улыбаясь.

— Чего же вы хотели бы? — сказал он. — Противно правилам искусства и к тому же недопустимо в наш утонченный век, чтоб муза рисовала пытки или грязнила руки ужасами войны. Их должно лишь упоминать, но не показывать, как это делалось и в греческих трагедиях, которые, смею предположить, вы читали и которые, без сомнения, являются изящнейшими образцами поэзии. Убийство Агамемнона, гибель детей Медеи — все это происходит за кулисами; на сцене в это время находится лишь хор, под звуки трогательной музыки повествующий о происходящем. Нечто подобное, дорогой сэр, замыслил и я в меру своего скромного дарования; я пишу не сатиру, а панегирик. Вздумай я запеть так, как это угодно вам, публика в клочья разорвала бы поэта, а книгу его отдали бы на сожжение городскому палачу. Вы не курите? Из всех плевел, произрастающих на земле, табак, бесспорно, самый спасительный и благотворный. Нашего великого герцога, — продолжал мистер Аддисон, — мы должны изображать не человеком, — хотя, конечно, он человек, наделенный слабостями, как и любой из нас, — а героем. Для победного шествия, не для боя, оседлал ваш покорный слуга своего холеного Пегаса. Мы, университетские поэты, привыкли, как вы знаете сами, трусить на смирных коньках; с незапамятных времен обязанностью поэта было прославлять в стихах деяния героев и воспевать подвиги, которые вы, воины, совершаете. Я должен следовать правилам своего искусства, и сочинению подобного рода надлежит звучать торжественно и гармонично и не приближаться сверх меры к грубой истине. Si parva licet… [65] Коль малое приличествует [4] (лат.). , если Вергилий мог взывать к божественному Августу, отчего же более скромному поэту с берегов Айзиса не почтить хвалой победителя-соплеменника, в торжестве которого каждый британец имеет долю и чей гений и слава служат к украшению личного достоинства всякого нашего гражданина. С тех пор как миновали времена наших Генрихов и Эдуардов, можем ли мы похвалиться хоть одним бранным подвигом, равным тому, в котором и вам удалось отличиться? Нет, если только мне дано достойно пропеть эту песнь, я приложу все старания и возблагодарю свою музу. Если же как поэт я потерплю неудачу, то, по крайней мере, как добрый британец исполню свой гражданский долг и, подбросив кверху шляпу, прокричу "ура" завоевателю.

— В том бою, — сказал мистер Эсмонд (у которого ничто не могло пробудить любовь к герцогу Мальборо или вытравить из памяти слышанные в юности рассказы о себялюбии и вероломстве этого великого полководца), — на поле под Бленгеймом были люди, ничем не уступавшие генералиссимусу, и, однако же, ни всадники, ни сенаторы им не рукоплескали, ни плебеи, ни патриции не возглашали хвалу, и они лежат, всеми забытые, под могильною насыпью. Где тот поэт, который может воспеть их?

— Доблесть героев воспеть, чьи души у Гадеса ныне! — воскликнул мистер Аддисон. — А разве вы почитаете должным увековечить всех без исключения? Если б я смел подвергнуть критике что-либо в бессмертном творении Гомера, я сказал бы, что перечень кораблей мне кажется несколько скучным; во что же превратилась бы поэма, если бы автор упомянул в ней всех капитанов, лейтенантов и рядовых солдат? Из всех достоинств великого мужа едва ли не величайшее — успех; он есть плод всех прочих качеств; он — та скрытая сила, которая снискивает милости богов и покоряет судьбу. И этот дар великого Мальборо я почитаю выше всех его даров. Быть храбрым? Любой из нас храбр. Но быть победоносным, как он, в этом есть поистине нечто божественное. В час испытания великий дух вождя озаряет все кругом и бог является в нем. Сама смерть оказывает ему уважение и минует его, чтобы скосить других. Разрушение и гибель бегут от него на другой конец поля, как некогда Гектор бежал от божественного Ахилла. Вы говорите, ему чужда жалость; но ведь точно так же она чужда и богам, потому что они выше ее. Дрогнувшие ряды вновь обретают мужество при его появлении; и там, куда он направит коня, ждет победа.

Несколько дней спустя, вновь посетив своего вдохновенного друга, Эсмонд увидел, что эта мысль, рожденная в пылу беседы, облеклась в поэтическую форму и составила предмет знаменитых строк, которые поистине являются лучшими в поэме "Поход". Оба джентльмена сидели, углубясь в разговор, причем мистер Аддисон, по обыкновению, посасывал трубку, как вдруг дверь отворилась, и девочка-подросток, прислуживавшая мистеру Аддисону, ввела в комнату джентльмена в богато расшитом кафтане; он, видимо, явился прямо из дворца или с утреннего приема у какой-либо высокопоставленной особы. Войдя, кавалер слегка закашлялся от табачного дыма и с любопытством оглядел комнату, довольно невзрачную на вид, как и сам ее хозяин в своем поношенном кафтане табачного цвета и парике с косичкой.

— Как подвигается наш magnum opus [67] Великое творение (лат.). , мистер Аддисон? — спросил вельможа, косясь на листки рукописи, разбросанные по столу.

— Мы только что говорили о нем, — сказал мистер Аддисон (никакие придворные щеголи не могли сравниться с ним в отменной учтивости и благородстве манер), — вот здесь на столе у нас план сражения: hac ibat Simois, здесь протекает речка Небель, hic est Sigeia tellus [68] Здесь протекал Симоент, здесь берег Сигейский тянулся (лат.). , здесь, подле мундштука моей трубки, — главная квартира Таллара, атакованная нашими при участии капитана Эсмонда, которого я имею честь представить мистеру Бойлю; только сейчас, перед вашим приходом, мистер Эсмонд описывал мне aliquo praelia mixta mero [69] Битвы, смешанные с некоторым количеством вина (лат.). . — И точно, разговор шел у них именно об этом; Аддисон, упомянув о мистере Уэббе, полковом командире Эсмонда (который в битве при Бленгейме командовал бригадою и весьма отличился в этом деле), жаловался, с обычной своей шутливостью, что не может подыскать рифму к имени Уэбб и лишь поэтому вынужден обойти его в своей поэме. — Что до вас, то вы всего только поручик, — добавил Аддисон, а музе не пристало заниматься джентльменами в чине ниже штаб-офицера.

Мистеру Бойлю поскорее хотелось услышать поэму, и, по его словам, лорд казначейства и милорд Галифакс испытывали такое же нетерпение; и Аддисон, краснея, стал читать свои стихи, которых недостатки знал, мне кажется, лучше самого пристрастного слушателя. Строки об ангеле, который