Кнут Гамсун - Последняя отрада

На дворе никого нет, но в окнах видны несколько детских лиц, которые сейчас же исчезают. Тут царит ужасная бедность, во всем виден недостаток, но изба бревенчатая, только хлев сложен из торфа; в общем это обыкновенный рыбацкий двор». Когда я вошел в избу, то увидал тот же отпечаток бедности, какой был снаружи, но пол был чисто вымыт и посыпан хвоей. Здесь было несколько детей, мать стояла у плиты и что-то варила.

Мне сейчас же предложили стул, я сел и начал болтать с малышами. Так как я никуда не торопился и ничего не требовал, то женщина спросила меня:

- Вас, вероятно, нужно переправить на лодке?

- На лодке?- переспросил я. Дело в том, что сюда я раньше пришел через горы и долы, пройдя много миль пешком.- Да, пожалуй, мне понадобится лодка; но куда же я попаду, переправляясь на ней?

- Я думала, что вам нужна лодка, чтобы переправиться к купцу,- ответила женщина,- потому что туда заходит пароход. Мы этим летом уже многих переправляли таким образом на лодке.

Как много перемен произошло за это короткое время! Автомобили в Стурдалене совершенно изменили все пути сообщения за какие-нибудь десять месяцев.

- Где мог бы я провести здесь денек или два- спросил я.

- У купца, вон там за островами, вы видите? А на этом берегу вы можете остановиться у Эйлерта или у Олауса, у них большие дома.

Мне указывают на эти два места по эту сторону залива, и я иду туда. Оба дома стоят почти у самого перевоза.

Довольно большой дом, заново обшитый досками; над дверями новая вывеска. «Комнаты для приезжающих». В этом дворе также хлев представлял собою простую землянку.

Я не знаю ни Эйлерта, ни Олауса, и, пока я стою и раздумываю, к кому из них идти, ко мне навстречу быстро выбегает человек. Да, свет не велик, мы то и дело натыкаемся друг на друга, друзья и недруги - я стою лицом к лицу со старым знакомым, с вором, который был у меня зимой в землянке, с вором, который украл свинину. Хе, вот так удача, вот так удовольствие!

Это и был Эйлерт. Он держал теперь комнаты для приезжающих.

Сперва он сделал вид, будто не узнал меня, но долго это выдерживать было трудно, он должен был сдаться. Но он молодцом вышел из затруднения.

- Так это вы,- сказал он,- как это приятно! Добро пожаловать в мой скромный дом, уж не взыщите!

Однако, мне не так-то легко было выйти из этого затруднения, и я остановился, чтобы немного собраться с духом. Я задал ему несколько вопросов, и он объяснил мне, что с тех пор, как установилось автомобильное движение в Стурдалене, сюда очень часто стали приходить путешественники; некоторые из них оставались ночевать у него, чтобы на следующий день переправиться на лодке на другую сторону залива, где приставал пароход. Теперь же чуть не каждый вечер с горы приезжают путешественники, а ведь погода бывает всякая. И в дурную погоду не совсем-то безопасно ночью переправляться через фиорд. Как он уже говорил, пришлось, что-нибудь устроить, чтобы дать людям приют, не могли же они ночевать под открытым небом.

- Так, значит, ты стал теперь хозяином гостиницы,- говорю я.

- Вы надо мною смеетесь,- отвечает он мне, - но вы это напрасно. Ведь я только даю ночлег людям, которые должны переправиться на ту сторону фиорда, - вот и вся гостиница. А Олаус - это сосед мой, не может заниматься этим, хотя бы он выстроил свой громадный дом. Вот, посмотрите сами, какой он дом сколачивает, или, вернее, сарай, сказал бы я; и он работает с тремя взрослыми людьми, чтобы окончить постройку к следующему лету. И все-таки помещение у него выйдет не больше моего, да и сдается мне, что благородные господа и знатные люди не будут делать этого крюка, чтобы попасть к Олаусу, когда мой дом стоит как раз на том месте, где останавливаются автомобили. А, кроме того, первый-то начал я, и, будь я на месте Олауса, я никогда не обезьянничал бы с другого, словно мартышка какая-нибудь, и не брался бы отдавать комнаты людям, раз я в этом деле ничего не смыслю. Но ему все нипочем: он взял какие-то старые паруса, одеяла и шапку и обил всем этим свой сеновал, и туда-то он и зазывает на ночлег добрых людей. Мне же никогда и в голову не приходит предлагать знатным господам и путешественникам ночевать на сеновале. Уж если говорить правду, то хлева и сеновалы существуют для скотов безгласных, а не для людей. Да что уж тут говорить, раз у человека нет ни стыда, ни совести, и раз он никогда не бывал в обществе порядочных людей…

- Как хорошо, что ты вышел ко мне навстречу,- говорю я,- и что я не попал в руки такого человека.

Мы идем к дому, он болтает и объясняет мне положение дел. И все время упоминает об Олаусе, скверном человеке, который обезьянничает с него.

Если бы я только знал, кого я повстречаю, то я, конечно, прошел бы мимо дома Эйлерта. Но я ничего не знал, я был невинен, хотя это казалось иначе. Тут уж ничего не поделаешь.

- Жаль только, что моя лучшая комната занята,- сказал Эйлерт,- но там живут важные люди из города. Они пришли сюда пешком через Стурдален, потому что автомобильное движение уже прекратилось в этом году. Они живут у меня уже несколько дней и, кажется, останутся еще на некоторое время, они очень устали. Но жаль, что моя лучшая комната там наверху занята.

Я поднял глаза вверх и увидал в окне лицо,- меня охватило волнение - нет, конечно, не волнение, далеко от этого, но, во всяком случае, я был поражен. Что за совпадение, это удивительно! А когда я подошел к двери, то я натолкнулся на комедианта, который смотрел на меня, на того комедианта, который жил в санатории Торетинд. Толстые ляжки, дождевой плащ, палка. Я был прав, когда подумал, что лицо, мелькнувшее в верхнем окне, мне знакомо. Да, свет не велик.

Мы здороваемся друг с другом и начинаем болтать. Как приятно снова увидеть меня! А что бедный Поль в Торетинде, он, вероятно, по-старому питает пристрастие к влаге? Как странно это может выражаться, ведь он думал, что вся его усадьба - аквариум, а мы, пансионеры - золотые рыбки! Ха-хаха! Золотые рыбки, это было бы очень недурно, так мне кажется!- Послушайте, Эйлерт, вы не забыли к вечеру приготовить свежую рыбу? Ладно… Да, здесь очень недурно, я прожил уже здесь несколько дней и хотел бы остаться подольше, чтобы отдохнуть хорошенько. В эту минуту с чердака по лестнице спускается толстая служанка и обращается к комедианту:

- Барыня просит вас сейчас же прийти наверх.

- Да? Хорошо, сию минуту… Да, да, так до свидания пока, мы еще увидимся; так вы, значит, остановитесь здесь?

И он поспешно стал подниматься по лестнице. Эйлерт и я отправились в мою комнату.

Я очень скоро вышел опять с Эйлертом; у него было так много чего порассказать мне, а я ничего против этого не имел: мне было приятно слушать его. Эйлерт был не дурак, и во всяком случае это был человек достойный, у него было четверо оборванных, тощих детей, которых он прижил с первой женой, умершей два года тому назад, но он уже успел снова жениться и у него родился еще один ребенок. Рассказывая мне это, он, вероятно, совсем забыл, что зимою жаловался мне на свою судьбу, на больную жену и калек детей. Служанка, которая спустилась с чердака с поручением от барыни, была вовсе не служанка, а молодая жена Эйлерта. И она также была хоть куда: сильная, здоровая, работящая, любящая скот, и снова беременная.