Кнут Гамсун - Последняя отрада

- Не понимаю, чего вы ко мне пристали,- крикнул незнакомец, вырывая от меня мешок.- Не смейте трогать моего мешка, предупреждаю вас.

Я ответил, что дотронулся до мешка нечаянно и что я не намереваюсь ничего красть у него.

- Красть? Еще чего выдумали? Уж не думаете ли вы, что я боюсь вас? И не воображайте себе этого, голубчик мой. Вот, полюбуйтесь! Вот все, что у меня в мешке,- сказал мой гость. И он начал вынимать из мешка всевозможные предметы: три пары новых рукавиц, кусок какой-то толстой материи, мешочек крупы, соленый свиной бок, шестнадцать пакетов табаку и несколько больших кусков слипшихся леденцов. На самом дне мешка у него оказалось несколько фунтов кофе.

По-видимому, все это были товары, захваченные в лавке, за исключением пакета ломаных сухарей, взятых, может быть, где-нибудь в другом месте.

- Да ведь у тебя есть сушеный хлеб,- сказал я.

- Если бы вы подумали хорошенько, то не говорили бы так,- ответил незнакомец.- Раз я отправляюсь через горы и без конца иду да иду, то неужто же мне и кусочка проглотить нельзя? Прямо стыдно слушать такие слова.

Он осторожно и аккуратно снова уложил в мешок все свои вещи, одну за другой. Пакетами с табаком он тщательно отгородил свинину от сукна, чтобы оно не запачкалось.

- Почему бы вам не купить у меня эту материю?- сказал он.- Я продам ее очень дешево. Это драп. Он стесняет меня.

- Сколько ты хочешь за него?- спросил я.

- Его хватит на целый костюм, да еще останется немного,- промолвил он как бы про себя, развертывая материю.

Я сказал ему:

- Ты являешься сюда в лесную глушь и приносишь с собой оживление, и новости, и газеты. Но давай-ка потолкуем немного. Скажи, мне, ты боишься, что завтра утром увидят твои следы, если за ночь выпадет снег?

- А это уж мое дело. Мне не впервой идти через горы и я знаю много дорог, - пробормотал незнакомец.- Вы получите это сукно за несколько крон.

Я отрицательно покачал головой, и он снова аккуратно уложил сукно в мешок, словно оно было его собственностью. Он сказал:

- Я разрежу его на такие куски, из которых выйдет по паре штанов,- тогда мне легче будет продать его.

- Лучше разрежь его так, чтобы из одного куска вышли куртка, жилет и штаны, а из другого одна или две пары штанов.

- Вы так находите? Пожалуй, так будет лучше всего. Мы рассчитали, сколько пойдет сукна на полный костюм для взрослого человека, и, чтобы не ошибиться, взяли веревку с пачкой писем и вымерили ею наши костюмы. Потом мы надрезали сукно и разорвали его на две части. Кроме полного костюма, вышли еще две пары штанов с походом.

После этого мой гость стал мне предлагать купить у него кое-что из другого товара, который был у него в мешке. Я купил немного кофе и несколько пакетов табаку. Он положил деньги в кожаную мошну и я заметил, что она была совсем пуста. Я обратил внимание и на то, с какой жадностью и как тщательно он спрятал деньги в карман и потом пощупал их еще поверх кармана.

- Немного я у тебя купил,- сказал я,- но мне ничего больше не нужно.

- Что же, я не жалуюсь, мое дело было продать, а ваше купить.

Он не унывал.

Он стал собираться в путь, а я лежал и не мог отделаться от чувства презрения к его жалкой манере воровать. Воровство под давлением голода… соленая свинина, кусок материи,- и все это спрятать в лесу. Увы, воровство совсем измельчало. Отчасти, конечно, это происходит вследствие того, что и наказания по закону измельчали. Остались только скучные и гуманные наказания. Из закона выкинули религиозный элемент, и судьи уже не представляют собою больше ничего мистического. Мне вспоминается последний судья, который излагал значение присяги так, как ее должно излагать, чтобы она производила известное впечатление. И от этого у нас волосы становились дыбом. Нет, дайте нам немножко колдовства, немножко шестой книги Моисея и святотатственного греха и законов, написанных кровью новокрещенного младенца… И украдите мешок денег и серебра где-нибудь в торговом местечке, да спрячьте этот мешок в горах, и пусть в осенние вечера над этим местом стоит голубоватый свет. Но не говорите мне о трех парах рукавиц и куске соленой свинины.

Мой гость не боялся больше за свой мешок, он вылез из землянки, чтобы посмотреть, откуда дует ветер. Я положил купленные у него табак и кофе назад в мешок, потому что я не нуждался ни в том, ни в другом. Возвратясь в землянку, он сказал:

- А я подумал, не переночевать ли мне здесь, если только я вам не помешаю.

Вечером он сидел уже совершенно спокойно, он и не думал вынимать из мешка свою собственную провизию. Я сварил кофе и дал ему кое-чего поесть.

- Пожалуйста, не беспокойтесь,- сказал он мне. После ужина он опять начал возиться со своим мешком; он старался как можно больше примять свинину в угол, чтобы она не запачкала сукна. Потом он снял с себя кушак, обвязал им наискось мешок и таким образом сделал из него нечто вроде ранца, который он мог повесить себе на спину.

- Если за другой конец ухватиться через плечо, то мне будет гораздо легче тащить его,- сказал он.

Я дал ему письма, чтобы он отправил их по почте, когда перейдет через гору; он тщательно спрятал их в карман и потом пощупал поверх куртки. Деньги на почтовые марки он завернул в отдельную бумажку и завязал их в уголок мешка.

- Где ты живешь?- спросил я.

- Где жить такому бедняку, как я? Живу на берегу моря. К несчастью, у меня жена и дети,- что же тут толковать!

- Сколько у тебя детей?

- Четверо. У одного рука искалечена, а другой… да все они больные и калеки, у каждого что-нибудь не в порядке. Плохо приходится бедняку! Жена моя больна, несколько дней тому назад она чуть не умерла и даже причастилась уже.

Он сказал все это печальным тоном. Но тон этот звучал фальшиво; повидимому, он лгал самым бессовестным образом. Если кто-нибудь придет из села разыскивать его, то, конечно, ни у одного крещеного человека не хватит духу выдать его, раз у него такая большая семья, да к тому же еще все немощные и больные. Так он, вероятно, решил про себя.

О, человек, человек, ты хуже мыши!

Я не расспрашивал его больше ни о чем, а попросил его спеть что-нибудь,- какую-нибудь песенку или что он сам захочет, ведь нам все равно делать было нечего.

- Я не расположен теперь,- ответил он.- Еще, пожалуй, псалом…

- Ну, так псалом.

- Нет, сейчас я не могу. Мне очень хотелось бы доставить вам удовольствие, но…

Он становился все тревожнее. Через несколько времени он взял свой мешок и вышел. Я подумал: только я его и видел. И он не попрощался даже со мной и не сказал мне обычного «счастливо оставаться». «Как хорошо, что я ушел в леса,- думал я,- здесь мое настоящее место, и с этого дня ни одна живая душа не переступит больше моего порога».

Я самым добросовестным образом сговаривался с самим собой и дал обет никогда больше не заниматься людьми.- Мадам, иди сюда,- сказал я,- я уважаю тебя и даю слово на всю жизнь соединиться с тобой, Мадам!