Робертсон Дэвис - Мир чудес

Не в традициях труппы сэра Джона было сидеть и ждать, что напишут в газетах. Я думаю, это всегда было скорее в нью-йоркском стиле, чем в лондонском. Но когда на следующий день я пришел в театр и стал заниматься своими делами, здесь уже были все газетные отчеты, исключая лишь самых крупных воскресных законодателей мод, чье мнение и было по-настоящему важно. Большинство газет высказывалось доброжелательно, но даже я чувствовал в этой доброжелательности некую сдержанность или вообще какую-то недоговоренность. «Неприкрытый романтизм… подтверждает, что Старая школа еще сохраняет позиции… милые сердцу, знакомые ситуации, разрешаемые способом, освященным романтической традицией… великолепная организация — сэр Джон по-прежнему на коне… Леди Тресайз своим опытом наполняет роль, которая в исполнении актрисы помоложе казалась бы вымученной… Сабатини — это настоящий клад для актеров, которым нужна откровенная мелодрама минувших дней… где еще сегодня найдешь игру такого диапазона и столь же впечатляющую?»

Была одна заметка в «Ньюс-Кроникл», в которой автор — из молодых умников — дал волю своей профессиональной желчности. Озаглавлена она была так: «Зачастила лиса в курятник — там ей и пропасть». В ней откровенно говорилось, что Тресайзы старомодны, склонны к аффектированности и должны уступить место новому театру.

Когда появились воскресные газеты, выяснилось, что «Обсервер» занял ту же позицию, что и ежедневные издания. Создавалось впечатление, что они разглядывали какую-то тонко сработанную вещицу, но с другого конца бинокля, а потому «Скарамуш» представлялся им очень маленьким и далеким. Джеймс Агат [138] Джеймс Агат — настоящее имя Ричард Прентис (1877–1947), английский писатель и театральный критик, с 1914 г. работал театральным обозревателем в «Манчестер Гардиан», автор нескольких книг. в «Санди Таймс» ругал пьесу, уподобляя ее часовому механизму, а сэра Джона и Миледи использовал как дубинки для избиения молодых актеров, которые плохо воспитаны, на сцене — как деревянные, ни двигаться, ни говорить не умеют.

Я услышал, как Холройд сказал Макгрегору: «Нет, не пойдет зритель».

И тем не менее зритель шел почти целых десять недель. В начале каждой недели наступало затишье, а со среды дела шли в гору. Билеты на дневные спектакли обычно разбирались полностью, в основном их покупали женщины из ближайших пригородов, которые приезжали в город побродить по магазинам и немного развлечься. Но люди судачили, что в лондонском театре такая посещаемость в лучшем случае окупает текущие затраты, а расходы на постановку все еще висели на Хозяине. Вид у него, однако, был неунывающий, и вскоре я узнал почему. Он собирался сделать ход, к которому издавна прибегали актеры-антрепренеры: давать «Скарамуша», пока тот собирает зрителей, а потом «по просьбе публики» на несколько недель заменить его на свое проверенное оружие — «Владетеля Баллантрэ».

— Боже мой! — сказал Инджестри, и мне показалось, что он слегка побледнел.

— Вы помните эту пьесу? — спросил Линд.

— Совершенно отчетливо, — ответил Роли.

— Такая плохая пьеса?

— Не хочу оскорбить чувства нашего друга, который так привержен Тресайзам, — сказал Инджестри. — Дело в том, что «Владетель Баллантрэ» совпал с одной из самых низких точек в моей карьере. Я пробовал себя в театре, и оказалось, что это не совсем то, что я ищу.

— Может быть, вы хотите, чтобы я обошел этот момент? — спросил Магнус, и хотя он делал вид, будто проявляет тактичность, я-то видел, что он чуть только не мурлычет от удовольствия.

— Это существенно для вашего подтекста? — спросил Инджестри, и его интонация тоже была полушутливой.

— Весьма существенно. Но я не хочу доставлять вам неприятные минуты, любезный.

— Не берите в голову. С тех пор со мной случались вещи и похуже.

— Я постараюсь быть посдержаннее, — сказал Магнус. — Можете не сомневаться, я проявлю максимум такта.

— Бога ради, забудьте вы об этом, — сказал Инджестри. — Я из своего опыта знаю, что такт может быть гораздо хуже самой варварской, но зато откровенной невежливости. И потом, мои воспоминания о пьесе не могут быть похожими на ваши. А мои неприятности носили главным образом личный характер.

— Тогда я продолжаю. Но вы в любой момент можете вмешаться. Не давайте мне уходить со стези фактов. Прервите меня, если в моих словах появится хоть малейший намек на оценочные суждения. Я не собираюсь делать вид, будто я беспристрастный историк.

— Валяйте, — сказал Инджестри. — Я буду сидеть тихо, как мышка. Обещаю.

— Как вам угодно. Итак… «Владетель Баллантрэ». Это была еще одна романтическая палочка-выручалочка Хозяина. Тоже по роману какого-то там…

— Роберта Луиса Стивенсона, — вполголоса сказал Инджестри, — хотя, если судить по тому, что происходило на сцене, догадаться об этом было невозможно. Ах уж эти инсценировки! Искромсают все, как мясники…

— Не суйтесь, Роли, — сказал Кингховн. — Вы же сказали, что будете помалкивать.

— Не могу судить, что это была за инсценировка, — сказал Магнус, — потому что роман не читал и, наверно, никогда не прочту. Но это была хорошая, крепкая, добротная мелодрама, и люди ходили на нее со дня первой постановки, а Хозяин сделал ее лет за тридцать до того времени, о котором я веду речь. Я вам говорил, что он был экспериментатором и новатором — в свое время. Так вот, если случалось, что он терял денежки на Метерлинке или на какой-нибудь новой вещице Стивена Филлипса, [139] Стивен Филлипс (1868–1915) — английский поэт и драматург. то вытаскивал из запасников «Владетеля», и фунты снова появлялись на его банковском счете. Он мог отправиться на гастроли в Бирмингем, Манчестер, Ньюкасл, Глазго, Эдинбург или в любой другой большой провинциальный город, а в тех городах были большие театры — не чета этим лондонским спичечным коробкам, — которые заполнялись до отказа, когда давали «Владетеля». В особенности в Эдинбурге, [140] В особенности в Эдинбурге… — Действие «Владетеля Баллантрэ» тесно связано с событиями, происходившими в середине XVIII в. в Эдинбурге, где находилась резиденция принца Чарли (см. [141] ). потому что там, казалось, рассматривали пьесу как свою собственность. Макгрегор как-то сказал мне: «Хозяин на „Владетеле“ заработал немалые денежки». И если вы видели его в этой роли, то понимали почему. Она была словно создана специально для него.

— Так оно и было, — сказал Инджестри. — Создана для него из костей и крови бедняги Стивенсона. Я не большой поклонник Стивенсона, но он этого не заслужил.

— Как вы понимаете, «Владетель» был из тех пьес, что пробуждает сильные чувства, — продолжил Магнус. — Сам я его никогда не читал, потому что Макгрегор не выпускал из рук режиссерский экземпляр сценария и лично отдавал все распоряжения, если кому-то требовалась подсказка, хотя таких недотеп почти не было. Но я ведь присутствовал на репетициях, а потому знал, о чем эта пьеса.