Синклер Льюис - Бэббит

Конечно, картины, книги — все это хорошо для тех, у кого есть время в этом копаться, но ни книги, ни картины не вынесешь на дорогу, не крикнешь: «Вот какая у нас культурна, в нашем славном городке Зените!» А симфонический оркестр сам за себя скажет! Смотрите, что за репутация у Миннеаполиса или Цинциннати! Надо и нам завести оркестр с первоклассными музикусами, с отличным дирижером, — а чтобы этот пирог у нас подрумянился как следует, мы должны нанять самого дорогого дирижера, какой есть на рынке, лишь бы он не был немчурой, — и такой оркестр заиграет, не хуже, чем в Нью-Йорке и Вашингтоне: он будет выступать в лучшем театре, перед самыми культурными и состоятельными людьми, и для города это реклама, лучше которой не сыщешь. Всякий, у кого не хватает дальновидности, чтобы поддержать это начинание, тем самым пропускает случай довести до сведения какого-нибудь нью-йоркского миллионера, что есть на свете наш славный город Зенит, а если этот миллионер услышит о нас, он, чего доброго, откроет здесь филиал своей фабрики!

Я мог бы также отметить тот факт, что для наших дочерей, которые увлекаются серьезной музыкой и, может быть, захотят преподавать ее, будет большим благом, если в городе появится такой первоклассный оркестр. Но не станем отвлекаться от практической стороны вопроса: призываю вас, друзья и братья, поднять голос за Культуру с большой буквы и за симфонический оркестр мирового значения!

Все зааплодировали.

Потом, среди всеобщего волнения, председатель Гэнч провозгласил:

— Джентльмены, переходим к перевыборам президиума.

На каждый из шести официальных постов комитет выдвинул трех кандидатов. Вторым кандидатом в вице-председатели был выдвинут Бэббит.

Он очень удивился. Он был смущен. Сердце у него колотилось. Еще больше он заволновался, когда подсчитали голоса и Верджил Гэнч объявил:

— Рад сообщить, что теперь молоток в отсутствие председателя будет передаваться в руки Джорджи Бэббита. Не знаю другого человека, который был бы более стойким защитником здравого смысла и нашей промышленности, чем добрый старый Джордж. Давайте же крикнем ему «ура» — погромче, все разом!

После собрания вокруг Бэббита столпилась добрая сотня товарищей по клубу, все хлопали его до спине, поздравляли. Никогда он не испытывал большей радости. Он вернулся в контору в каком-то чаду. В комнату он ввалился с широкой улыбкой и сразу сообщил мисс Мак-Гаун:

— Можете поздравить вашего патрона! Выбрали вице-председателем клуба!

Но его разочаровал ее ответ.

— Вот как! — сказала она и добавила: — Да, миссис Бэббит все время добивалась вас по телефону!

Зато новый агент Фриц Вейлингер сказал:

— Ей-богу, шеф, это чудно! Замечательно, честное слово! Рад за вас — слов нет! Поздравляю!

Бэббит позвонил домой и сразу заворковал в трубку:

— Ты мне звонила, Майра! Ну, на этот раз твой Джорджи молодцом! Ты с ним теперь поосторожней! Знаешь, с кем ты разговариваешь? С вице-председателем клуба Толкачей.

— О, Джорджи…

— Неплохо, а? Виллис Иджемс — наш председатель, и в его отсутствие твой маленький Джорджи берет молоточек в руки, и все пляшут под его дудку, он и ораторов представляет, будь то хоть сам губернатор…

— Джордж! Послушай!

— …теперь у него будут друзья посолиднее, вроде дока Диллинга и…

— Джордж! Поль Рислинг…

— Да, да, я сейчас же позвоню Полю, сообщу и ему!

— Джорджи! Да выслушай же! Поль в тюрьме. Он стрелял в жену, стрелял в Зиллу сегодня днем. Наверно, ей не выжить!

По дороге в городскую тюрьму он вел машину осторожно и сворачивал на перекрестках с той необычайной осмотрительностью, с какой старушки пересаживают цветы. Это отвлекало его от мыслей о подлости судьбы.

Надзиратель сказал:

— Нет, сейчас заключенного видеть нельзя — свидания в половине четвертого.

Было только три. Полчаса Бэббит просидел, рассматривая календарь и стенные часы на выбеленной стене. Стул попался твердый, скверный, скрипучий. Мимо проходили люди, и Бэббиту казалось, что все на него смотрят. С воинственным презрением, которое постепенно перешло в унизительный страх, думал он о неумолимой машине, что сейчас перемалывает Поля — его Поля…

Ровно в три тридцать он передал Полю, что ждет…

Надзиратель вскоре вернулся:

— Рислинг сказал, что не желает вас видеть!

— Да вы спятили! Вы, наверно, перепутали фамилию — скажите, что пришел Джордж, Джордж Бэббит.

— А я не говорил, что ли? Говорил! И он ответил, что не хочет вас видеть.

— Все равно, проведите меня к нему!

— Не могу! Если вы не его адвокат и он вас видеть не хочет, ничего не получится!

— А, ччерт! Слушайте, где начальник тюрьмы?

— Занят. Ну, уйдете вы или…

Но Бэббит так на него надвинулся, что надзиратель поспешно изменил тон и заискивающе предложил:

— Приходите завтра, попробуйте еще раз. Наверно, он, бедняга, сейчас не в себе.

Теперь Бэббит несся по улицам без всякой осторожности, прямо к Сити-Холлу, проскальзывая между грузовиками и не обращая внимания на ругань шоферов. Он резко затормозил и помчался по мраморной лестнице прямо к кабинету достопочтенного Люкаса Праута. Он подкупил секретаря долларовой бумажкой и через миг стоял перед мэром.

— Вы меня помните, мистер Праут? Бэббит — вице-председатель клуба Толкачей, поддерживал вас во время избирательной кампании. Скажите, вы слыхали о несчастье с Рислингом? Прошу вас, дайте распоряжение начальнику или кто там у вас главный в городской тюрьме, пусть меня пропустят к Полю… Отлично! Спасибо!

Через пятнадцать минут он уже тяжело шагал по тюремному коридору к клетке, где на койке, сгорбившись, как старый нищий, сидел Поль, скрестив ноги и покусывая стиснутый кулак.

Пустыми глазами Поль смотрел, как надзиратель отпер камеру, впустил Бэббита и ушел. Потом медленно сказал:

— Что ж! Читай мне мораль!

Бэббит плюхнулся на койку рядом с ним.

— Не собираюсь я читать тебе мораль! Я и знать не хочу, как это случилось. Мне важно одно — помочь тебе, чем только могу. А Зилле так и надо, я даже рад.

Поль запротестовал:

— Нет, пожалуйста, не нападай на Зиллу! Я уже думала может быть, и ей нелегко жилось. Когда я в нее выстрелил… по правде сказать, я и не собирался, но она до того меня довела, что я голову потерял, схватил старый револьвер — помнишь, из которого мы с тобой когда-то кроликов били? — и пальнул в нее. Я и сам не знаю, как это случилось… А потом, когда я пытался остановить кровь… Страшно было смотреть, что делалось с ее плечом, а кожа у нее такая нежная… Может быть, она не умрет. Хоть бы рубцов на плече не осталось. А когда я искал в ванной вату, чтобы остановить кровь, я наткнулся на пушистого желтого утенка — он у нас когда-то висел на елке, и вспомнил, какие мы с ней тогда были счастливые… А, черт, мне даже не верится, что я здесь сижу. — И, чувствуя, как рука Бэббита крепче сжала его плечо, Поль вздохнул: — Я рад, что ты пришел. Но я думал, может быть, ты станешь читать мне нотации, а когда убьешь человека и попадешь сюда и переживешь все это… там, около нашего дома, собралась огромная толпа, все смотрели, как полисмены тащат меня… Нет, давай больше об этом не говорить.