Синклер Льюис - Эроусмит

— Да?

— Доктор Марченд, врач. Я кончил в Говарде.

— О!

— Вы позволите мне приветствовать вас, доктор? И можно мне спросить у вас перед уходом… я спешу, тут у меня под горой лежат в изоляторе трое из семей видных чиновников… Да, в нынешней нужде негра-врача допускают к практике даже среди белых! Так вот… Доктор Стокс утверждает, что вы с Д'Эреллем правы, называя бактериофаг организмом. А как вы смотрите на утверждение Борде, что фаг — энзим?

И вот в течение получаса доктор Эроусмит и доктор Марченд, забыв о бубонной чуме, забыв другую, более жестокую чуму расовой нетерпимости, чертили вдвоем диаграммы.

Марченд вздохнул:

— Я должен идти, доктор. Вы позволите мне посильно помогать вам? Знакомство с вами — большая честь.

Он спокойно поклонился и ушел — красивое, молодое создание.

— Вот уж не думал, что негр-врач может… До каких же пор меня то и дело будут тыкать носом во всякую всячину, которой я не знаю! — сказал Мартин.

Пока Мартин устраивал свою лабораторию, Сонделиус радостно ушел в работу, выискивая, в чем ошибочны были действия Инчкепа Джонса, и убеждаясь, что они представляли собой почти сплошную ошибку.

Чумная эпидемия в наши дни, в цивилизованной стране, проходит не так, как в былые времена, когда люди падали мертвыми на улицах и возчики выкрикивали: «Выносите ваших мертвецов!» Борьба с чумою ведется подобно современной войне, — с телефонами вместо всадников на взмыленных конях. Древний ужас принял черты деловитости: организуются штабы, бактериологические исследования больных и крыс, создаются картотеки. Назначается, или должен назначаться, единоличный начальник, облеченный чрезвычайными полномочиями. Отпускаются большие суммы, население просвещают посредством плакатов и через газеты, рассылаются бригады истребителей крыс, отряды дезинфекторов; больных изолируют, чтоб насекомые не перенесли с них микробов на здоровых.

Большинства этих мер Инчкеп Джонс не сумел провести. Чтоб заставить правительство признать наличие чумы, ему и то пришлось выдержать бой с купцами, которые держали в руках Палату депутатов: сперва они подняли вой, что карантин их разорит, а теперь не соглашались предоставить главному врачу всю власть и пытались управиться с эпидемией через Совет попечителей народного здоровья, что было едва ли не хуже, чем поручить какой-нибудь комиссии вести захваченный тайфуном корабль.

Инчкеп Джонс был достаточно отважен, но не умел улещать людей. Газеты называли его деспотом и не помогали ему склонять население к борьбе с крысами и земляными белками. Он попробовал окурить серой несколько пакгаузов, но владельцы жаловались, что пары портят им товары и краску на стенах. Господа попечители предложили подождать… немного подождать… там будет видно… Пробовал он подвергать исследованию крыс, чтоб установить очаги заразы, но у него не было других бактериологов, кроме перегруженных работой Стокса и Оливера Марченда; а Инчкеп Джонс на обедах в приличных домах говаривал не раз, что он не доверяет умственным способностям негров.

Он был близок к сумасшествию; работал двадцать часов в сутки; уверял себя, что не боится; напоминал самому себе, что честно заработал свой орден «За боевое отличие»; он страстно хотел, чтоб ему давал приказы кто-нибудь помимо «красноногих» — попечителей-купцов; и всегда в его мозгу, истерзанном недосыпанием, туманно рисовались холмы Сэрри, и сестры на обсаженных розами дорожках, и плетеные стулья вокруг чайного стола у отцовской теннисной площадки.

И тут Сонделиус, ловкий, не брезгающий ложью властитель кулуаров, нечестивый солдат Христова воинства, ворвался и стал диктатором.

Совет попечителей он попросту запугал. Он ссылался на свой личный опыт в Индии и Монголии. Убеждал господ попечителей, что, если они не перестанут соваться со своей политикой, чума навсегда укоренится на Сент-Губерте, и придется им распроститься навек с любезными долларами туристов и с утехами контрабанды.

Он грозил, и льстил, и рассказывал анекдот, которого никогда не слышали даже в «Ледяном Доме»; и добился, что Инкчепа Джонса назначили диктатором Сент-Губерта.

В чрезвычайной близости к диктатору стоял Густав Сонделиус.

Он немедленно приступил к истреблению крыс. По мандату, подписанному Инчкепом Джонсом, он арестовал оптовика, заявившего, что свои запасы какао он портить не даст. Он повел к пакгаузу своих полисменов, дюжих черных ребят, прошедших школу великой войны, выставил стражу и стал накачивать в помещение газ синильной кислоты.

За цепью полисменов собралась толпа. Люди недоумевали. Не верили, что действительно что-то происходит, так как щели в стенах пакгауза были тщательно законопачены и запах газа не ощущался. Но крыша была худая. Газ пробирался сквозь нее, бесцветный, дьявольский; и вдруг круживший над крышей сарыч метнулся в сторону, скатился по кривой и мертвым лег среди зрителей. Кто-то, выпучив глаза, поднял его.

— Дохлый. Как есть дохлый, — зашептали вокруг. И с почтением глядели на Сонделиуса, расхаживавшего среди своих солдат.

Его бригада, перед тем как накачивать газ, обыскивала каждый пакгауз, следя, чтобы в нем никто не остался, но в третьем пакгаузе заснул какой-то бродяга, и когда дверь после окуриванья осторожно отворили, там оказались не только тысячи мертвых крыс, но и мертвый, совсем окоченевший человек.

— Несчастный!.. Похороните его, — сказал Сонделиус.

Следствия не производили.

Над ромовым свизлом в «Ледяном Доме» Сонделиус рассуждал:

— Интересно, сколько я убил людей, Мартин? Когда я дезинфицировал в Антофагасте суда, мы всегда потом обнаруживали двух-трех «зайцев». Слишком хорошо они прячутся. Несчастные!

Сонделиус по своему усмотрению отрывал от работы счетоводов и носильщиков и посылал их донимать крыс ядом, капканами и газом или морить голодом, замуравливая в амбарах и пакгаузах. Он вычертил великолепную красно-зеленую карту распространения крыс по городу. Он нарушал все права собственности, грабительски забирая в магазинах нужные припасы. Действуя где лаской, где угрозами, он прибрал к рукам заправил Палаты. Он нанес визит Келлету, рассказывал сказки его детям и чуть не прослезился, объясняя, какой он хороший лютеранин, — а в доказательство пил без меры (только не у Келлета).

«Ледяной Дом», самый нежаркий и самый мирный изо всех кабаков — холодные мраморные столики, белые с позолотой стены, — не закрылся, хотя только самые старые пьяницы и самые юные удальцы, недавно прибывшие из дому и отчаянно тоскующие кто по Уолтемстоу или Пекхему, кто по Хай-стрит в Сайренсестере или по садам в Пиле, отваживались туда заходить, а из прислуги там остался только один бармен, негр-исполин с Ямайки. Оказалось, что именно он гениальней всех других умел смешивать вест-индский пунш, новоорлеанскую шипучку и ромовый свизл. Сонделиус отдал должное его шедеврам — единственный спокойный ценитель среди малочисленных клиентов, которые теперь заходили не помечтать, а второпях опрокинуть стаканчик и убежать. Проведя весь день в облавах на крыс и в дезинфицировании домов, он сидел за столиком с Мартином, с Мартином и Леорой или с кем бы то ни было, кто поддавался на уговоры и не удирал.