Синклер Льюис - Эроусмит

На другой день, в двенадцать часов, она позвонила из аптеки, что всю ночь не спала и после глубоких размышлений пришла к мысли, что «они больше никогда не должны делать таких вещей» и… не встретится ли он с нею в восемь часов на углу Криминс-стрит и Миссури-авеню, чтоб можно было обо всем переговорить?

В два часа она позвонила опять и переложила встречу на половину девятого.

В пять она позвонила просто, чтоб напомнить…

Мартин в этот день не пересеивал в лаборатории культур. Он был слишком человечески слаб и смятен для приличного экспериментатора, слишком холодно рассудителен для приличного грешника и все время тосковал по спокойному утешению, которое могла бы дать ему Леора.

«Сегодня я могу зайти с ней так далеко, как только захочу».

«Но она глупа и гоняется за мужчинами».

«Тем лучше. Мне надоело быть нудным философом».

«Неужели счастливые любовники, о которых читаешь в романах и стихах, чувствуют себя так же мерзко, как я?»

«Не желаю быть мужчиной средних лет, осторожным, добронравным одноженцем. Это противно моим убеждениям. Я требую права на свободу…»

«К черту! Все эти „свободные умы“ — рабы своего свободомыслия. Они не лучше своих папаш-методистов! Во мне вполне достаточно здоровой естественной безнравственности, так что я могу позволить себе быть нравственным. Я хочу сохранить ясность мысли для работы. Не желаю туманить свой мозг, бегая, как нанятой, за каждой девчонкой, которую можно поцеловать».

«Орхидея слишком доступна. Я не желаю отказываться от права быть счастливым грешником, но я всегда шел прямой дорогой, знал только Леору и свою работу, и я не хочу теперь вносить смуту в свою жизнь. Помоги господь каждому, кто любит свою работу и свою жену! Он заранее побежден!»

В восемь тридцать он встретился с Орхидеей, и дело обернулось очень некрасиво. Ему был одинаково противен вчерашний храбрый. Мартин и Мартин сегодняшний — прозаичный и осторожный. Он вернулся домой печальным аскетом и всю ночь протосковал по Орхидее.

Неделю спустя вернулась из Уитсильвании Леора.

Он ее встретил на вокзале.

— Все в порядке, — сказал он. — Я чувствую себя так, точно мне сто семнадцать лет. Я — порядочный, нравственный молодой человек и, боже, как мне это было бы тошно, если б не моя реакция преципитации и ты, и… Почему ты всегда теряешь багажную квитанцию? Я, наверно, подаю дурной пример другим, сдаваясь так легко. Нет, нет, родная, разве ты не видишь: это не квитанция, а билетик, который выдал тебе проводник!

В то лето Пиккербо, разглагольствуя и пожимая, кому надо, руки, совершал небольшое турне от «Шатоквы» [59]по Айове, Небраске и Канзасу. Мартин убедился, что хотя Пиккербо по сравнению с Густавом Сонделиусом — кретин, к несчастью наделенный даром речи, ему предназначено судьбой стать в Америке в десять раз более известным, чем Сонделиус, и в тысячу раз более известным, чем Макс Готлиб.

Он состоял в переписке со многими так называемыми великими людьми, чьи портреты и звучные афоризмы появлялись в журналах: с рекламистами, писавшими брошюры о «Предприимчивости и оптимизме»; с редактором журнала, поучавшего конторщиков, что можно сделаться вторым Гете или новым Джексоном-Каменной Стеной [60], если учиться на заочных курсах и никогда не прикасаться к погубителю мужественности — пиву; и с сельским мудрецом, равно компетентным в финансах, иностранной политике, биологии, издательском деле, перуанской этнологии и в искусстве зарабатывать деньги ораторством. Эти властители дум признавали в Пиккербо одного из своих; они ему писали шутливые письма, и он, отвечая, подписывался «Пик» красным карандашом.

Журнал «Всегда вперед», избравший специальностью биографии Людей, Добившихся Успеха, дал заметку о Пиккербо среди своих очерков о пасторе, построившем собственный неоготический собор из консервных банок, о даме, которая за семь лет удержала от вступления на путь позора 2698 фабричных работниц, и об орегонском сапожнике, самоучкой научившемся читать по-фински, на санскрите и на эсперанто.

«Позвольте вам представить старого дока Альмуса Пиккербо, мужественного человека, которого Чам Фринк прославил как „двужильного бойца, врача и певца“. Доподлинный ученый, он свои поразительные открытия умеет внедрить в жизнь, но, как добрый старозаветный директор воскресной школы, дает отпор псевдоученым атеистам, которые беззастенчиво высмеивают все высокое и благородное, подрывают основы нашей религии и нашей конституции», — пел хроникер.

Мартин сидел и читал вырезку, дивясь, неужели эта статья и впрямь красуется на странице знаменитого нью-йоркского журнала, выпускаемого миллионным тиражом, когда Пиккербо вызвал его к себе.

— Март, — сказал он, — чувствуете вы себя достаточно компетентным, чтобы управлять Отделом?

— Собственно… а что?

— Как вы полагаете, можете вы самостоятельно развивать движение и поддерживать в городе чистоту?

— А что, собственно?..

— Дело в том, что я, по всей вероятности, уеду в Вашингтон как представитель нашего округа в Конгрессе!

— В самом деле?

— Да, похоже на то, мой мальчик, я теперь возвещу всей нации ту истину, которую старался вбивать в головы здешним жителям.

Мартин выговорил вполне приличное «поздравляю вас». Он был так изумлен, что поздравление прозвучало горячо. Он еще сохранил обломок былой своей детской веры, что члены Конгресса — люди умные и значительные.

— Я был только что на совещании с некоторыми видными членами республиканской партии нашего округа. Полная для меня неожиданность. Ха-ха-ха! Может быть, они остановили свой выбор на мне просто потому, что в текущем году им некого выдвинуть? Ха-ха-ха!

Мартин тоже рассмеялся. Пиккербо, судя по виду, ждал несколько иного ответа, но приосанился и продолжал свою речь:

— Я заявил им: «Джентльмены, должен вас предупредить, что я не уверен в наличии у меня таких редких качеств, какие нужны человеку, облекаемому высоким правом устанавливать в Вашингтоне законы и нормы, которыми должна руководствоваться на всех дорогах жизни наша великая стомиллионная нация. Однако, джентльмены, сказал я, если при всей своей скромности я решаюсь принять от вас эту нежданную и, быть может, незаслуженную честь, то меня побуждает к этому лишь то обстоятельство, что Конгресс, мне кажется, остро нуждается в более передовых ученых и в подлинно искушенных дельцах для планирования и проведения в жизнь усовершенствований, которых требует развитие нашей страны, равно как и высокая задача убедить вашингтонских молодцов в насущной и неотложной необходимости создать Министерство Здравоохранения, которое будет бдительно стоять на страже…