Синклер Льюис - Кингсблад, потомок королей

Нийл очень вежливо соврал что-то о «других предложениях».

«Мне быть пробным шаром! Мне стоять за прилавком и ублажать всяких старых дур! Отмерять им ленты, и кружева, и черт их там знает, что еще!»

Пересиливая себя, он поплелся в Энергосвет Прерий, к своему тестю Мортону Бихаусу, с которым сознательно избегал встреч после Нового года и от которого Вестл с тех пор не получила ни единого цента. Глядя на высившийся перед ним непроницаемый дубовый фасад, Нийл говорил:

— Я не прошу, чтобы мне дали место из милости. Я хороший работник и уверен, что могу быть полезен.

— И вы, вероятно, также уверены, что можете должным образом обеспечить мою дочь — после того как восстановили против себя всех порядочных деловых людей в городе? Так вот, учтите: если для вас и найдется какая-нибудь работа в этом учреждении, это будет только из милости!

— Учту, — сказал Нийл, закрывая за собой дверь.

Это произошло на второй день его поисков, и вечером того же дня, в слякоть и непогоду, он отправился в Саут-энд нащупать почву в одном Обществе Домашнего Кредита. Машина скользила по обледенелой мостовой, и он заехал в гараж, чтобы надеть цепи. На мокром полу, сбивая лед с автомобильного крыла, лежал негр-мойщик в засаленном комбинезоне; при виде Нийла он заулыбался и робко помахал ему рукой. С усилием, холодея от ужаса, Нийл признал в этом человеке капитана Филипа Уиндека, которого он видел в «Буги-Вуги» таким подтянутым и осанистым, в форме военного летчика.

— Фил! — вскричал он с волнением, которое удивило обоих.

— Здравствуйте, капитан… здравствуйте, Нийл! — нерешительно поправился человек в грязном комбинезоне.

Когда были пройдены неизбежные подступы к разговору, Нийл поинтересовался:

— Ну, а как ваши дела с училищем? Думаете, удастся вернуться?

— Кажется, у меня не хватит выдержки начать сначала всю эту головокружительную карьеру — через учебную аудиторию к положению офицера и джентльмена, а затем к ведру и тряпке. Сегрегация заедает. Когда я стал искать работу, оказалось, что мое офицерское звание только портит дело. Белые механики воспринимают это как личное оскорбление.

И вот я вступил на торный путь негров. Дай бог вам никогда не знать этого пути: из города в город — из Омахи в Даллас, из Сиэтла в Питсбург, приедешь в одно место — негров на работу не берут, но будто бы берут в соседнем; мчишься туда в товарном вагоне — оказывается, ничего подобного. В конце концов я стосковался по Гарнет, по родному городу. Ведь я родился здесь, люблю эти холмы, эти речки. Вот я и вернулся; сколочу несколько долларов, и можно отправляться снова — или в училище, или в погоню за работой.

Когда я прихожу в механическую мастерскую, я всегда прошу: испытайте меня, дайте выточить любую деталь на револьверном станке. И всегда слышу в ответ одно: как же, станем мы портить дорогой механизм в угоду черномазому мойщику автомобилей.

Он укоризненно посмотрел на Нийла, но Нийл в ответ произнес совсем просто:

— Фил, я тоже негр и тоже потому лишился работы. — И сейчас же всякая неловкость исчезла, и, тщательно вытерев руку о чистую тряпку. Фил протянул ее другу — такому же, как он, капитану, такому же, как он, безработному бедняку.

После конца рабочего дня, успев получить еще один отказ, Нийл вернулся в гараж, и они вместе с Филом пошли выпить кофе в Кафе Автомобилистов, владелец которого давно перестал разбираться, кто из его перепачканных маслом посетителей «белый», а кто «цветной».

Фил рассказывал:

— Вы, верно, знаете моего отца, старого Клота Уиндека, он служит лифтером в Национальном Банке «Блю Окс». Бедный старик все никак не переварит мой упадок и крушение. Он любит говорить, что это я от него унаследовал вкус к полетам — ведь он водит лифт на высоту двенадцати этажей.

И продолжал:

— Однажды в моих странствованиях выдалась у меня счастливая неделя. Это было в Денвере, я получил место шофера такси и с понедельника выехал на работу; машина — красавица, новенькая, темно-вишневая, я старался, как мог. Заставлял себя вовремя говорить «да, сэр», «да, мэм» и получать чаевые так же спокойно, как прежде получал офицерское жалованье. Все шло прекрасно, ни аварий, ни стычек, даже полисмен не придрался ни разу, но во вторник один белый красавец устроил в гараже скандал — с какой стати ему дали цветного шофера-неуча; и в среду я был уволен. В четверг мне удалось устроиться водителем грузовика. Четыре белых шофера подстерегли меня, избили и подожгли мою машину, — и знаете, я решил, что хозяину об этом сообщать не стоит, сел в товарный поезд и укатил в Шайенну. «Америка, я люблю твой обычай дружбы, твоих сильных людей, камерадос, друг за друга стоящих в труде!» — Уолт Уитмен.

Нийл подумал вслух:

— Когда-нибудь и мне придется столкнуться так с белыми. Фил, если уж очень становится невмоготу, вам никогда не приходит мысль о пулеметах?

— Иногда приходит, но я сейчас же гоню ее. Да, белым людям и не измерить всей силы терпения цветных во всем мире. Тягаться с нами в этом может только господь бог.

Ни с Джадом Браулером, ни с щеголем Элиотом Хансеном у него никогда не выходило такой непринужденной и страстной, такой возвышенной и кощунственной беседы. Но в машине по дороге домой он думал о том, что у Вестл всегда найдут радушный прием и Джад и Элиот, но только не Фил Уиндек, не измазанный мойщик машин, не человек, которому кричат: «Эй, малый!»

Он уплатил последний взнос за свой дом.

— Вот теперь это уже наше, совсем и навсегда! — радовался он, и вместе с Вестл они прошлись веселым танцем по синетерракотовой гостиной, по стеклянной веранде, по маленькой столовой с красным деревом и хрусталем.

— Нет, Нийл, скажи по-честному, даже если б ты не знал, чей это дом, ты все равно сказал бы, что он — прелесть? — восторженно кричала Вестл.

— Конечно, сказал бы!

Не стоило, пожалуй, в эту минуту говорить ей о том, что в банке у него осталось всего 767 долларов 61 цент, что его военная пенсия почти ничего не составляет и что игра в молодого белого джентльмена, притворяющегося безработным негром, быстро теряет свою романтическую прелесть.

Но спустя несколько дней он должен был признаться ей, что у него нет никакой надежды на получение работы.

— Придется тебе помочь мне — хоть чем-нибудь, — сказал он.

Вестл принялась действовать. Она отказала Шерли, но сделала это так мило, что Шерли просила крепко-прекрепко поцеловать от нее Бидди и ушла, полная сочувствия к Вестл, такой же, как и она сама, жертве мошенников с Уолл-стрита.

Вестл стала экономить на еде, отменила почти обязательное хождение в кино, с угрозой отмечала неуменьшавшийся аппетит Принца и решительно заявила Бидди, что никакого пони она не получит.