Генри Джеймс - Трофеи Пойнтона

— Я… — начала Фледа, — я не могла остаться. Мне все это не нравилось. Не могла я такое выносить, — продолжала она. — Кругом эти трофеи из Пойнтона, и, живя среди них, касаясь их, пользуясь ими, я испытывала такое чувство, будто я ее покрываю. Я не сообщница ей, меня коробит от того, что она сделала, я не хочу быть, даже выглядеть — как называют таких людей? — соучастницей, нет, недоносительницей.

Она недоговаривала, и от этого возможность высказать остальное доставляло ей двойную радость. Она чувствовала острейшую потребность сообщить всю возможную правду. Но в одном отношении она обманывала его и в одном отношении обманывала миссис Герет, но только сейчас до нее дошло, что обман как таковой мешает ей. Она принялась хлопотать вокруг чая и, чтобы продлить это занятие, еще усерднее накрывать стол, расставляя грубого фаянса чашки с блюдцами и аляповатые тарелочки. От ее усилий получалось больше беспорядка, чем гармонии, и она это сознавала, как сознавала, что очень возбуждена. Оуэн стал ей помогать, от чего беспорядка только прибавилось.

— Я потому не писала вам, — начала она снова, — просто потому, что все время надеялась услышать что-нибудь из Рикса. Со дня на день ждала новостей.

— И так-таки ничего?

— Ни слова.

— Значит, как я понимаю, — сказал Оуэн, — вы с матушкой поссорились. Вы поссорились — лично вы, из-за меня.

— Вовсе нет, мы не ссорились. Ни чуточки. — И с улыбкой: — Только разошлись.

— Вы разошлись необыкновенно далеко, — рассмеялся в ответ Оуэн.

Глядя на грошовый чайный сервиз и коллекции своего отца, Фледа не могла не сознавать, что эти предметы, на взгляд ее гостя, даже больше, чем на ее собственный, свидетельствовали, на какое огромное расстояние отбросило ее от Пойнтона и Рикса; ей было ясно, что, зная, каких высоких стандартов она придерживалась, даже простодушный Оуэн про себя отмечал, что Уэст-Кенсингтон для нее ужасное падение. И падение это произошло по его вине, из-за того, что она радела за него. Она тем более была уверена, что он так считает, потому что ничем, на ее взгляд, не выказывала, какую цену заплатила.

— Вот что, кажется, произошло… — продолжал он. — Вы устроили ей скандал, ополчились на нее, а она — ни с места!

На минуту Фледа задумалась; у нее сложилось впечатление, что, несмотря на ее скудную помощь, он видит свой путь яснее, чем видел его раньше, в Риксе. Пожалуй, он имел в виду многое; но что, если это многое означало, в свою очередь, только одно?

— Сложность в том, понимаете, что она, по сути, не вникает в ваше положение. — Она помедлила. — Ей непонятно, почему вы все еще не женаты.

— Почему? — Оуэн с удивлением уставился на нее. — По той причине, которую я назвал вам: Мона не хочет сделать ни шагу, пока матушка не удовлетворит ее требований. Все должно быть в Пойнтоне. Видите ли, всё было там в день рокового визита.

— Да, я так и поняла вас, когда мы говорили в Риксе, — сказала Фледа.

В Риксе она ни за что не хотела говорить с ним о Моне, но теперь чувство неловкости было отброшено. Если он мог назвать визит Моны в Пойнтон «роковым», ей незачем делать вид, что она этого не замечает. Другое дело, что она старалась помочь ему, да не сумела: теперь, чтобы он поверил в ее преданность, нужно изложить все свои доводы, кроме одного. Иными словами, ей необходимо изложить ему, за некоторым исключением, все мотивы, двигавшие миссис Герет.

— Поймите же, раз ей не по душе ваш брак, все, что может расстроить его, играет ей на руку. Пока я молчу, ваше промедление рождает у нее лишь домыслы и догадки. Поэтому мне показалось неверным их усугублять. Она считает, что, если продержится достаточно долго, то, возможно, расстроит вашу помолвку. Если Моне придется ждать, ей, она полагает, может надоесть.

Такое объяснение, как казалось Фледе, было достаточно ясно.

— Да-да, в таком случае она добилась своего, — немедленно откликнулся он. — Моне надоело.

Он, как ни странно, произнес эти слова чуть ли не радостно. Изумленная такой бесшабашностью, Фледа с мгновение таращила на него глаза:

— Вы хотите сказать, что ваша свадьба расстроилась?

— Бог его знает, мисс Ветч. — В голосе Оуэна звучало что-то вроде веселого отчаянья. — Бог его знает, где, что и когда будет с моей свадьбой. Если она не «расстроилась», то, несомненно, на данный момент и не продвинулась. Я не видел Мону уже десять дней и неделю не имел от нее ни строки. А она, между прочим, имела обыкновение писать мне каждую неделю. Она засела в Уотербате, я — в Лондоне. — Тут его вдруг прорвало: — Если она меня турнет, maman уступит?

Фледа почувствовала, что для ее героизма наступило настоящее испытание, почувствовала, что, стоит ей пошевелить рукой, и препятствие с его пути будет убрано. Разве не должна она прежде всего помнить, что у Оуэна есть право на собственность и что она поклялась помочь ему? И разве она поможет Оуэну, скрывая от него единственный, в чем убеждена, путь вернуть свое достояние? Мгновение, которое показалось ей самым насыщенным за всю ее жизнь, она решала, как быть.

— Да, — сказала она наконец, — если ваша женитьба не состоится, она отдаст все, что увезла.

— Вот поэтому Мона и колеблется, — честно признался Оуэн. — Я имею в виду, она считает: если она откажется от меня, я все себе возвращу.

На мгновение Фледа задумалась.

— Вы имеете в виду, она колеблется, выходить ли за вас, но готова, не колеблясь, распрощаться с вами?

Оуэн несколько смешался.

— Она не видит смысла продолжать наши отношения, раз я все еще не дал этому делу законный ход. Она на этом настаивает и очень возмущена, что я этого не делаю. Она говорит, что это единственный верный способ, и считает меня трусом. Она дала мне срок, потом еще один. И теперь говорит, что я слишком много maman позволяю. Она говорит: я мямля и только время теряю. Вот почему она дает задний ход. Понимаете?

— Не совсем. Конечно, вы должны дать ей все, что предлагали; конечно, вы должны быть верным своему слову. Тут двух мнений быть не может, — заявила Фледа.

Смущение, владевшее Оуэном, заметно усилилось.

— Значит, вы находите — как и она, — что я должен напустить на maman полицию?

Смесь нежелания и зависимости, прозвучавшая в его вопросе, вызвала в ней покаянное чувство: она подвела его. Еще хуже — «турнула».

— Нет, нет, еще нет! — вырвалось у нее, хотя, по сути, ничего иного и ничего лучшего она подсказать не могла. — Не кажется ли вам, — спросила она мгновение спустя, — что, если Мона, как вы говорите, дает задний ход, у нее, возможно, очень высокие мотивы? Ей известна огромная ценность тех вещей, которые удерживает ваша матушка, и, желая вернуть вам трофеи Пойнтона, она готова — именно так! — пойти на жертву. Она жертвует помолвкой, которую была счастлива заключить.