Марк Твен - Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909

— Вот это здорово, Томми!

— А ведь проще пареной репы. Ну, а ты слыхал, чтобы кто-нибудь пробовал так сделать? Никогда! Все ведут себя как дураки. Являются к незнакомым людям, нe заручившись рекомендацией, или пишут им письма, — их окатывают ушатом холодной воды, и поделом. А вот я хоть и не знаком с императором, но это не помешает ему завтра же отведать арбуза. Вот увидишь… Эй, эй, погоди, друг… Это наш кошачий мясник пошел. Будь здоров, Джимми; сейчас я его догоню.

Догнав мясника, Томми крикнул:

— Послушай, хочешь мне помочь?

— Тебе? И ты еще спрашиваешь? Да я весь к твоим услугам. Говори, что нужно сделать, и я на крыльях полечу.

— Скажи торговке каштанами: пусть бросает все дела, бежит к своей лучшей подруге и сообщит ей то, что я тебе сейчас скажу, а та пусть передаст это дальше.

Растолковав мяснику, в чем дело, он сказал:

— А теперь беги.

Через минуту совет трубочиста императору был уже в пути.

На следующий вечер, уже около полуночи, в покоях больного императора, перешептываясь между собой, сидели доктора. Они находились в сильнейшем смятении, ибо император был очень плох. Доктора не могли не видеть, что каждый раз, когда они вливали в него новый аптекарский магазин, ему становилось хуже. Это огорчало их, тем более что именно таких последствий они и ожидали. Исхудавший император лежал неподвижно, закрыв глаза, а его любимец паж, потихоньку всхлипывая, отгонял от него мух. Внезапно мальчик услышал шелест шелковой портьеры и, оглянувшись, увидел в дверях взволнованного министра двора, который манил его к себе. Неслышно ступая, паж на цыпочках приблизился к своему высокочтимому старшему другу.

— Только ты можешь убедить его, дитя мое! — прошептал министр. — Во что бы то ни стало заставь его съесть это, и он спасен.

— Клянусь головой, я так и сделаю!

То были два больших куска спелого, сочного арбуза.

Наутро повсюду разнеслась весть о том, что император снова здоров и бодр и велел повесить всех лекарей. Волна ликования прокатилась по королевству; все спешно готовились к иллюминации.

После завтрака его величество погрузился в раздумье. Его признательность была безгранична, и он старался придумать достаточно щедрую награду, чтобы достойно отблагодарить своего спасителя. Наконец он призвал к себе пажа и спросил, сам ли он изобрел этот способ лечения. Мальчик ответил, что узнал о нем от министра двора.

Император отослал пажа и вновь погрузился в раздумье. Министр двора был графом; император решил сделать его герцогом и подарить ему обширное имение, которым ранее владел один опальный вельможа. Он приказал послать за министром и спросил, ему ли принадлежит открытие целебного средства. Но министр был человек честный и сказал, что он узнал о нем от обер-гофмейстера. Император отослал министра и снова стал думать. Гофмейстер был виконтом, император решил сделать его графом и пожаловать ему богатый доход. Но гофмейстер указал на флигель-адъютанта и императору пришлось снова думать. Его величество придумал награду поскромнее. Но флигель-адъютант сослался на другого вельможу, и императору надо было придумывать новую, еще меньшую награду, подобающую его положению.

Тут император, которому надоело заниматься расспросами и захотелось скорее кончить дело, вознаградив по заслугам своего спасителя, послал за начальником сыскной полиции и приказал ему выяснить, кто же первый изобрел это целебное средство.

В девять часов вечера начальник полиция принес ему ответ. Розыски привели его к маленькому трубочисту по имени Джимми. Растроганный император воскликнул:

— Славный мальчуган! Он спас мне жизнь и не пожалеет об этом!

И он послал ему пару своих башмаков, хоть и не самую лучшую, но совсем неплохую. Джимми они оказались велики, зато пришлись впору старому зулусу. А значит, все кончилось так, как и должно было кончиться.

— Ну как? Поняли вы, куда я клоню?

— Должен признаться, что да. И все будет сделано по-вашему. Я завтра же возьмусь за дело. Мне хорошо знаком близкий друг генерал-директора. Он даст мне записочку, в которой укажет, что у меня дело государственной важности. Я не буду уславливаться с генерал — директором о свидании, а просто приду и пошлю ему эту записку вместе со своей визитной карточкой. Не пройдет и полминуты, как он меня примет.

Все произошло именно так, и правительство заказало для армии новые башмаки.

Редактору.

Сэр!

Возраст мой приближается к семидесяти годам; эта дата уже не за горами, до нее осталось только три года. Скоро я должен буду отправиться к праотцам. Вот почему простое благоразумие требует, чтобы я начал приводить в порядок свои дела на земле уже теперь, если хочу сделать это обстоятельно и без суеты, а не оттягивать до последнего дня, ибо, как мы часто наблюдаем в таких случаях, попытка одновременно подумать о душе и о движимом и недвижимом имуществе бывает сильно затруднена спешкой, сумятицей и напрасной тратой времени, неизбежно возникающей оттого, что нотариус и духовник не могут действовать согласованно: соблюдать очередь, оказывать друг другу товарищескую помощь. (Всем понятно, что на этом поле каждый из них ведет игру в интересах своей команды, но ведь могли бы они все-таки быть полезны друг другу хотя бы в мелочах — отмечать время, вести счет очкам и пр.) В результате такого столкновения интересов и неслаженности в действиях победа в финале сплошь и рядом носит случайный характер, между тем как эта неприятность не произошла бы, если бы мы сначала приводили в порядок свои мирские дела, а затем уже думали о душе и, во избежание спешки, делали то и другое заранее, отводя каждой стороне проблемы столько времени, сколько она по справедливости и здравому рассуждению заслуживает.

Подойдя вплотную к мирской стороне предмета, я счел необходимым лично заняться двумя — тремя вопросами, которые люди в моем положении издавна имели обыкновение целиком возлагать на других, причем последствия нередко бывали весьма печальные. Я сейчас хотел бы коснуться лишь одного такого вопроса: некрологов. Некролог по самому своему характеру — литературное произведение, отредактировать которое ничья рука не могла бы с таким знанием дела, как рука того, о ком оно написано. Для этого жанра главное не факты, а освещение, какое им придает некрологист, форма, в какую он их облекает, выводы, которые он из них делает, и заключение, к которому он приходит. Статья, под которую он подведет вас, — вот в чем, как вы понимаете, таится опасность.

Рисовать рты я не умею, поэтому рта на портрете нет. Тут и без него добра хватит. Выполнено чернилами высшего качества. — М. Т.