Марк Твен - Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909

— А теперь поднялся и пальцем правой руки на пальцах левой пересчитывает улики. Видите? Вот дотронулся до указательного, теперь — до среднего, а теперь — до безымянного…

— Стоп! Застрял…

— Глядите, как сморщился! Видно, не может разобраться в этой улике. А вот…

— А вот улыбается! Ну, прямо тигр! Глядите, остальные пальцы перебрал одним махом. Значит, понял, в чем дело! Понял, будьте покойны.

— Да, скажу я вам! Не хотелось бы мне быть на месте того парня, за которым он охотится!

Мистер Холмс пододвинул стол к окну, сел к наблюдателям спиной и стал писать. Наблюдатели оторвались от дырочек в ставнях, набили трубки и уютно расположились, чтобы не спеша покурить и потолковать.

— Да, ребята, что тут говорить. Он — чудо! — с полной убежденностью объявил Фергюсон. — Это прямо — таки на нем написано.

— Самые что ни на есть верные твои слова, Фергюсон, — сказал Джейк Паркер. — Вот было бы здорово, если бы он вчера вечером оказался с нами!

— Еще бы! — подхватил Фергюсон. — Уж тогда бы мы имели возможность наблюдать научную работу сыщика. Интеллект — понятно? Чистый интеллект самого высшего сорта. Наш Арчи — молодчина, и нечего умалять его способности, но ведь его дар, насколько я понимаю, только зрение, острое, как у совы ночью, удивительный природный дар животного, ни больше ни меньше; но в этом же нет интеллекта, нет этой жуткой таинственности, этого величия… Двух таких людей можно сравнивать не больше чем… чем… Да что там! Разрешите — ка мне сказать вам, что бы он стал делать вчера. Он бы сперва зашел к мамаше Хоган и взглянул — только взглянул — на помещение, вот и все. И что-нибудь увидел бы? Да, сэр, все до последней мелочи! И он бы знал жилье Хоганов лучше, чем сами хозяева, проживи они там хоть целых семь лет. Потом он бы сел на койку, все так же тихо, спокойно, и сказал бы миссис Хоган так… Эй, Хэм, к примеру — ты будешь миссис Хоган. Я стану тебя спрашивать, а ты отвечать.

— Ладно, валяй!

— Сударыня! Прошу внимания! Не отвлекайтесь. Итак, какого пола ребенок?

— Женского, ваша честь!

— Гм! Женского. Хорошо, очень хорошо. Возраст?

— Седьмой пошел, ваша честь!

— Гм, мала, слаба — две мили. Потом устанет. Ляжет, уснет. Мы найдем ее на расстоянии двух миль или менее того. Зубы?

— Пять, ваша честь! И один вылезает.

— Хорошо, очень хорошо! Очень, очень, хорошо!.. (Да, ребята, уж он — то найдет улики и увидит их там, где другой пройдет мимо, не обратив на них никакого внимания…) В чулках? В башмаках?

— Да, ваша честь! И в том и в другом.

— Чулки нитяные, башмаки сафьяновые?

— Башмачки юфтевые.

— Гм! Юфть! Это осложняет дело… Ну, ничего, справимся. Вероисповедание?

— Католичка, ваша честь!

— Отлично. Прошу оторвать лоскут от ее одеяла. Благодарю. Полушерсть заграничного производства. Отлично. Теперь кусочек от ее платья. Благодарю. Ситец. Поношенный. Превосходная улика. Превосходная! Теперь, будьте любезны, соберите мне немножко мусору с пола. Спасибо, большое спасибо! О! Превосходно! Превосходно!.. Теперь мы, кажется, знаем, в чем дело…

И вот, друзья мои, у него уже есть все необходимые улики, и больше ему ничегошеньки не надо. И потом, как вы думаете, что делает Выдающаяся Личность? Он раскладывает на столе все эти кусочки материи и мусор, кладет на стол локти, склоняется над ним, укладывает все вещицы ровно в ряд, изучает их, тихо шепчет: «Женского пола», перекладывает их по-другому, шепчет: «Шесть лет», снова перекладывает их и так и сяк и опять шепчет: «Пять зубов… один выходит… католичка… нитяные… ситец… юфть… будь она проклята, эта юфть!» Потом выпрямляется, устремляет взор в небеса, запускает обе пятерни в волосы и все ерошит их, ерошит, бормоча: «Будь проклята эта юфть!» Потом он встает из-за стола, хмурит лоб и начинает пересчитывать все свои улики по пальцам и… застревает на безымянном. Но лишь на один миг! Потом лицо его озаряется, будто дом во время пожара, он расправляет плечи и во всем своем величии обращается к собравшимся: «Пусть двое возьмут фонарь и сходят к индейцу Билли за ребенком. Остальные — по домам. Спокойной ночи, сударыня! Спокойной ночи, джентльмены!» И он кланяется, величественный, как Маттерхорн, и уходит в трактир. Вот каков его стиль работы. Единственный в своем роде, научный, глубокомысленный: четверть часа — и дело в шляпе. И не надо всей толпой полтора часа шататься в диких зарослях, верьте моему слову.

— Черт подери! Вот это здорово! — воскликнул Хэм Сандвич. — Фергюсон! Ты же все это разыграл как по нотам! Ни в одной книге его так точно не описали! Да я будто все своими глазами видел! А вы?

— Еще бы! Точная фох-тох-графия!

Фергюсон был весьма польщен такой похвалой. Он посидел некоторое время молча, наслаждаясь своим успехом, потом проникновенно спросил:

— Интересно, господь ли его создал?

Ответа не последовало.

Никто не откликнулся, но спустя минуту Хэм Сандвич почтительно произнес:

— Если и господь, то вряд ли за один присест!

В восемь часов вечера мимо хижины Флинта Бакнера в морозном сумраке брели два человека. Это были Шерлок Холмс и его племянник.

— Подождите меня здесь на дороге, дядюшка, — сказал Фетлок, — я сбегаю к себе только на минуту.

Он попросил дядю что-то дать ему, тот выполнил просьбу племянника, после чего Фетлок скрылся во тьме. Но вот вскоре он вновь появился, и беседа — прогулка продолжалась. К девяти часам они уже возвратились в трактир и с трудом проталкивались сквозь толпу поклонников в бильярдной, набившихся туда, в надежде хоть одним глазком взглянуть на Выдающуюся Личность. Грянуло «ура!», словно при встрече коронованной особы. Мистер Шерлок Холмс отвечал на овацию целой серией учтивых поклонов, и когда стал удаляться, его племянник оповестил собравшихся:

— Джентльмены! Дяде Шерлоку нужно поработать. Он будет занят до полуночи или до часа ночи, но потом, возможно, и несколько раньше этого времени, спустится к вам. Мой дядюшка выражает надежду, что кто-нибудь из вас еще останется выпить с ним.

— Ого, ребята! Вот это королевский размах! Троекратное «ура!» в честь Шерлока Холмса, самого великого человека, когда-либо жившего на свете! вскричал Фергюсон. — Гип-гип-гип!..

— У-р-р-р-а! У-р-р-а! Ур-р-а!

Оглушительные раскаты сотрясли все здание, столь искренним было чувство, которое почитатели вложили в свои приветствия.

Наверху, у себя в номере, дядя сказал племяннику с легким укором:

— Зачем ты впутал меня в такую историю?

— Но вы же не хотите утратить популярность? В таком случае нечего держаться особняком в поселке старателей. Ребята восхищаются вами, но если бы вы вздумали уехать, не выпив с ними, они решили бы, что вы задираете нос. Кроме того, вы же сами оказали, что располагаете таким запасом новостей из дому, что разговоров нам хватит на полночи.