Марк Твен - Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909

— Марш по своим норам, шакалы!

И все отправились восвояси. Тогда шериф повернулся к «Квакеру».

— Следуй за мной. Я лично займусь твоим делом. Стоп! Придержи свою хлопушку. Если настанет день, когда я испугаюсь, что ты идешь у меня за спиной с этакой штуковиной в руках, то, значит, пришло время зачислить меня сто восемьдесят третьим в прошлогоднюю компанию шерифов.

С этими словами он пустил лошадь шагом, а Хиггинс — «Квакер» поплелся за ним.

Время уже близилось к завтраку, когда мы по дороге домой услышали новость: «Фетлок Джонс ночью убежал из своей тюрьмы и скрылся! Здесь об этом никто не сожалеет. Пусть уж дядюшка выслеживает своего племянника, если ему угодно! Это же по его части! Ну, а поселок этим не интересуется».

Десять дней спус тя

«Джеймс Уокер» уже окреп физически, и голова его тоже приходит в порядок. Завтра утром я уезжаю с ним в Денвер.

Следующей ночью. Коротенькая записка, посланная с глухого полустанка .

Утром, перед самым нашим отъездом, Сэмми Хильер шепнул мне:

— То, что я расскажу тебе, не говори Уокеру, пока не убедишься, что это будет безопасно, не подействует на его мозги и не повредит поправке. То давнее преступление, о котором он рассказывал, было в самом деле совершено, и как он говорил, его двоюродным братом. На прошлой неделе мы похоронили истинного преступника — самого несчастного человека последнего столетия. Это был Флинт Бакнер. Его настоящее имя — Джейкоб Фуллер.

Итак, мама, с моей помощью — с помощью ни о чем не подозревавшего участника похорон — твой муж и мой отец оказался в могиле. Мир праху его!

На заре жизни человеку явилась добрая фея с ларцом и молвила:

— Вот мои дары. Возьми один из них, а другие оставь. Но выбор твой должен быть мудрым, очень мудрым! Ибо только один из даров воистину ценен.

Даров было пять: Слава, Любовь, Богатство, Наслаждение, Смерть. Юноша нетерпеливо сказал:

— Тут нечего раздумывать, — и выбрал Наслаждение.

И он ушел в широкий мир и стал искать наслаждения, которыми тешится юность. Но все они, одно за другим, оказались пустыми и преходящими, и суетность их разочаровала его; и каждое, ускользая от юноши, издевалось над ним.

Наконец он сказал:

— Все эти годы ушли у меня понапрасну. Но если бы мне дано было выбрать снова, я сделал бы мудрый выбор.

Тогда вновь пришла фея и молвила:

— Остаются четыре дара. Выбирай еще раз, но помни — о, помни! — время быстротечно, а драгоценен только один из даров.

Человек думал долго, а затем выбрал Любовь; но oн не заметил слез, блеснувших в глазах доброй феи.

Много, много лет спустя он сидел у гроба, один в опустевшем доме и, обращаясь к себе самому, говорил:

— Одна на другой уходили они, покидая меня; а теперь лежит в гробу и она, самая дорогая, последняя моя любовь. Утрата за утратой постигали меня; за каждый час счастья, что продавала мне коварная обманщица Любовь, платил я бесконечными часами горя. От глубины сердца проклинаю ее!

— Выбирай еще раз! — снова сказала фея. — Годы научили тебя уму — разуму, — несомненно, должны были научить. Остаются еще три дара. Но лишь один из них чего — нибудь стоит, — помни об этом и будь осмотрителен в выборе.

Долго раздумывал человек, а затем выбрал Славу; и фея со вздохом удалилась.

Прошли годы, и однажды она явилась опять и стала за спиной человека, одиноко сидевшего в сумерках и погруженного в свои думы. И думы его были ей ведомы.

«Имя мое разнеслось по всему миру, похвалы мне были у всех на устах, и на мгновенье мне показалось, что это прекрасно. Но как оно было кратко, это мгновенье! А там появилась зависть, за нею злословие, потом клевета, потом ненависть, и следом за нею — гонения. Затем — злая насмешка, и это было началом конца. Напоследок явилась жалость, а жалость — могила славы. О, как горек и жалок удел знаменитости! В зените славы — вызывать грязную клевету, а на ее закате — презрение и сострадание».

— Что ж, выбирай еще раз, — прозвучал голос феи. — Остаются два дара. И не отчаивайся. Ведь и вначале только один из них был драгоценен, а он и теперь еще здесь.

— Богатство, а значит — и власть! — сказал человек. — Как я был слеп! Но теперь наконец жизнь обретет для меня смысл, — я буду сорить деньгами, швырять их, ослеплять их блеском. Те, кто высмеивал и презирал меня, станут пресмыкаться передо мной в грязи, и я натешу свое изголодавшееся сердце их завистыо. Вся роскошь мира будет мне доступна, все его радости, все наслаждения духа, все услады плоти — все, чем дорожит человек. Я буду покупать, покупать, покупать! Уважение, почет, хвалу, поклонение — все те мишурные прелести жизни, какие может предложить базар житейской суеты. Я потерял много лет и до сих пор ошибался в выборе, но теперь это — в прошлом; в те дни я был еще слишком несведущ и потому выбирал то, что с виду казалось мне лучшим.

Незаметно промчались три года, и вот настал день, когда человек, дрожа от холода, сидел в убогой мансарде; он был бледен и изнурен, глаза его ввалились, а тело прикрывали лохмотья; грызя сухую корку, он бормотал:

Да будут прокляты все дары мира, ибо они — лишь издевательство и позлащенная ложь. И каждый из них носит ложное имя. Они даются не в дар, а только на подержание. Любовь, Наслаждение, Слава, богатство — лишь временные обличья вечно сущих и подлинных истин жизни — Горя, Боли, Позора и Бедности. Правду сказала мне фея: из всех даров только один был воистину ценен, лишь он один не был пустым и никчемным. О, теперь я познал, как жалки, и бедны, и ничтожны все ее остальные дары рядом с единственным и бесценным — тем милосердным и добрым и благостным даром, что навек погружает нас в сон без сновидении, избавляя от мук, терзающих тело, от позора и горн, гложущих ум и душу. О, дай мне его! Я устал, я хочу отдохнуть».

Фея пришла и вновь принесла четыре дара, но Смерти между ними не было. И фея сказала:

— Я отдала этот дар младенцу, сокровищу матери. Он был еще несмышленый, но доверил мне выбор, А ты не доверился мне.

— О я несчастный! Что же осталось на мою долю?

— То, чего даже ты не заслужил: бессмысленное надругательство, имя которому — Старость!

Просторная пивная на Фридрихштрассе в Берлине; перевалило за полдень. За сотней круглых столиков восседают курящие и пьющие господа; снуют кельнеры в белых фартуках, с пенящимися кружками в руках для жаждущих. За столиком у главного входа собралось с полдюжины оживленных молодых людей. Это американские студенты, пришедшие попрощаться со своим молодым йельским коллегой, который путешествует по Европе и провел несколько дней в столице Германии.