Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба

— Нет, не придумаю, Сэмми, — с глубокомысленным видом ответил мистер Уэллер.

— Так-таки ни единого способа? — осведомился Сэм.

— Ни единого, — отвечал мистер Уэллер, — вот разве… — И луч прозрения осветил его физиономию, когда он понизил голос до шепота и приложил губы к уху сына. — Вот разве вынести его в складной кровати потихоньку от тюремщиков, Сэмми, или нарядить старухой под зеленой вуалью.

Сэм Уэллер неожиданно принял с презрением оба предложения и повторил свой вопрос.

— Нет! — сказал старый джентльмен. — Если он не хочет, чтобы ты там остался, я никакого выхода не вижу. Нет проезда, Сэмми, нет проезда.

— Ну, так я вам скажу, как проехать, — объявил Сэм. — Я вас попрошу ссудить мне двадцать пять фунтов.

— А какой от этого будет прок? — полюбопытствовал мистер Уэллер.

— Что будет, то будет, — отозвался Сэм. — Может быть, вы их потребуете обратно через пять минут; может быть, я скажу, что не хочу отдавать, и выругаюсь. Не придет ли вам в голову арестовать родного сына из-за этих-вот денег и отправить его во Флит? Что скажете, бессердечный бродяга?

После ответа Сэма отец и сын обменялись полным телеграфическим кодом кивков и знаков, а затем старший мистер Уэллер сел на каменную ступеньку и принялся хохотать так, что побагровел.

— Что за старая образина! — воскликнул Сэм, возмущенный такой потерей времени. — Ну, ради чего вы сидите здесь и превращаете свою физиономию в дверной молоток, когда впереди столько дела? Где у вас деньги?

— Под козлами, Сэмми, под козлами, — отвечал мистер Уэллер, расправляя морщины. — Подержи мою шляпу, Сэмми.

Освободившись от этого бремени, мистер Уэллер резко вывернул туловище на одну сторону и, ловко изогнувшись, ухитрился запустить правую руку в чрезвычайно поместительный карман, откуда после долгих усилий и пыхтенья извлек бумажник in octavo [140], перетянутый широким ремешком. Из этого хранилища он вытащил пару ремешков для кнута, три-четыре пряжки, мешочек с образчиками овса и, наконец, небольшую пачку очень грязных банковых билетов, из которой отсчитал требуемую сумму и вручил ее Сэму.

— А теперь, Сэмми, — сказал старый джентльмен, когда ремешки, пряжки и образчики снова были спрятаны и бумажник опущен в недра того же кармана, — а теперь, Сэмми, я тут знаю одного джентльмена, который обделает для нас это дело в одну секунду, — блюститель закона, Сэмми, а мозги у него, как у лягушки, разбросаны по всему телу до самых кончиков пальцев; друг лорд-канцлера, Сэмивел, так что стоит ему только сказать, чего он хочет, и тот посадит тебя под замок на всю жизнь.

— Ну нет, этого ничего не нужно, — сказал Сэм.

— Чего не нужно? — осведомился мистер Уэллер.

— Ничего такого против конституции, — отрезал Сэм. — После перпетум мобиле — хабис корпус — самая расчудесная выдумка. Я частенько читал об этом в газетах.

— Да какое же она имеет отношение к делу? — спросил мистер Уэллер.

— А такое, — сказал Сэм, — что я буду стоять горой за это изобретение и соответственно поступать. Нечего там шептать лорд-канцлеру, мне это не нравится! А вдруг это повредит делу, когда нужно будет выйти из тюрьмы!

Уступив по этому пункту желаниям своего сына, мистер Уэллер тотчас же отыскал высокоученого Соломона Пелла и сообщил ему о своем намерении немедленно получить приказ о взыскании двадцати пяти фунтов и судебных издержек, с тем чтобы приказ был направлен против «личности» некоего Сэмюела Уэллера. Связанные с этим расходы выплачиваются Соломону Пеллу авансом.

Поверенный был в прекраснейшем расположении духа, ибо попавший в беду поставщик лошадей был освобожден от ответственности по приговору суда. Он весьма одобрил привязанность Сэма к своему хозяину, заявил, что она очень напоминает ему его собственное чувство преданности к его другу канцлеру, и немедленно повел старшего мистера Уэллера в Темпль скрепить присягой показание о долге, которое мальчик с помощью синего мешка написал тут же на месте.

Тем временем Сэм, будучи официально представлен обеленному джентльмену и его друзьям как отпрыск мистера Уэллера из «Прекрасной Дикарки», был встречен с подчеркнутым уважением и любезно приглашен участвовать в пирушке в ознаменование упомянутого события, каковое приглашение он не замедлил принять.

Увеселения джентльменов этой профессии обычно носят торжественный и мирный характер, но в данном случае празднество было из ряда вон выходящее, и они соответственно этому дали себе волю. После довольно бурных тостов в честь главного уполномоченного и мистера Соломона Пелла, который проявил в тот день такие несравненные способности, джентльмен с пятнистым лицом и в синем шарфе предложил кому-нибудь спеть. Сам собой напрашивался вывод, что пятнистый джентльмен, жаждавший пения, должен сам спеть, но пятнистый джентльмен упрямо и слегка обиженно уклонился; за этим, как бывает нередко в подобных случаях, последовали довольно сердитые препирательства.

— Джентльмены, — сказал, наконец, поставщик лошадей, — чтобы не нарушать гармонии этого чудесного празднества, быть может, мистер Сэмюел Уэллер согласится усладить общество?

— Право же, джентльмены, у меня нет привычки петь без инструмента, — отвечал Сэм, — но все за спокойную жизнь, как сказал человек, заняв место смотрителя на маяке.

После такой прелюдии мистер Сэмюел Уэллер сразу запел следующую неистовую и прекрасную песню, которую мы позволяем себе привести, предполагая, что она не всем известна. Мы попросили бы обратить особое внимание на междометия в конце вторых и четвертых строк, которые не только дают возможность певцу перевести дух в этом месте, но и чрезвычайно благоприятствуют размеру.

Хор

— Я утверждаю, что эта песня задевает профессию, — перебил пятнистый джентльмен. — Я спрашиваю: как звали кучера?

— Никто не знает, — отвечал Сэм. — У него не было визитной карточки в кармане.

— Я возражаю против политики, — продолжал пятнистый джентльмен. — Я заявляю, что в нашем обществе эта песня — политическая и, что почти то же самое, лживая! Я заявляю, что тот кучер не удрал, он умер храбро — храбро, как герой, и я не потерплю никаких возражений!