Эрнст Юнгер - Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо
- Название:Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Ad Marginem
- Год:2004
- Город:Москва
- ISBN:5-93321-093-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Эрнст Юнгер - Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо краткое содержание
«Сердце искателя приключений» — единственная книга, которая по воле автора существует в двух самостоятельных редакциях. Впервые она увидела свет в 1929 г. в Берлине и носила подзаголовок «Заметки днём и ночью.» Вторая редакция «Сердца» с подзаголовком «Фигуры и каприччо» была подготовлена в конце 1937 г., незадолго до начала Второй мировой войны. Работая над ней, Юнгер изменил почти две трети первоначального варианта книги. В её сложном и простом языке, лишённом всякого политического содержания и предвосхищающем символизм новеллы «На мраморных утесах» (1939), нашла своё яркое воплощение та самая «борьба за форму», под знаком которой стоит вся юнгеровская работа со словом. Именно этот язык отличает прозу зрелого Юнгера, делая его одним из самых блестящих стилистов в истории немецкой литературы XX века.
В оформлении обложки использована фотография капитана вермахта Эрнста Юнгера в гарнизоне г. Бланкенбург, Пруссия в 1939 году (в оригинале — чёрно-белый снимок).
Ernst Junger. Das abenteuerliche Herz. Zweite Fassung. Figuren und Capriccios. 1937.
Перевод с немецкого Александра Михайловского
Эрнст Юнгер. Сердце искателя приключений. Издательство «Ad Marginem». Москва. 2004.
Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Поэтому, где бы ни захотел гений вступить на поле наук, он дает людям профессии короткий решающий бой: он легко делает манёвр крылом и ударяет с флангов тех, кто выступает против него развернутым строем. Его превосходство великолепнее и ярче всего проявляется в военном искусстве.
Коль скоро задача рассудка состоит в упорядочении вещей согласно их родству, то комбинаторное заключение обнаруживает своё превосходство, владея генеалогией вещей и умея отыскивать их глубинное подобие. Простое заключение, напротив, ограничивается констатацией поверхностного подобия и пытается измерить на родословном древе вещей листья, не ведая о той мере, что скрывается в самом корне.
Впрочем, хорошего специалиста отличает умение использовать более обширные резервы, чем содержит его дисциплина. Любая важная работа с деталями предполагает хотя бы малую толику комбинаторной способности, и какой мы испытываем восторг, когда уже во введении читаем фразы, сказанные сильно и вместе с тем легко, сквозь которые просвечивает суверенность. Вот соль, неподвластная времени и прогрессу.
Чёрный рыцарь
Лейпциг
Я стою, облачённый в доспехи чёрной стали перед неким дьявольским замком. Его стены черны, его гигантские башни кроваво-красного цвета. Перед воротами столпами вздымаются языки белого пламени. Я прохожу сквозь них, пересекаю внутренний двор и поднимаюсь по лестнице. Передо мной открывается целая вереница залов и комнат. Звук моих шагов разбивается о массивные каменные стены, вокруг царит мёртвая тишина. Наконец я вступаю в круглую башенную залу, где над входом высечена в камне красная улитка. Здесь нет окон, но, несмотря на это, ощущается гигантская толщина стен; здесь не горит огонь, однако странный, не отбрасывающий теней свет наполняет собой всю комнату.
За столом сидят две девушки, белокурая и чёрноволосая, и рядом с ними женщина. И хотя все три не похожи друг на друга, это наверняка мать и дочери. Перед чёрноволосой девушкой на столе лежит груда длинных блестящих гвоздей, какими обычно прибивают подковы. Она бережно берёт их один за другим, проверяет остроту каждого и вкалывает белокурой сестре в лицо, руки, ноги и грудь. Та не совершает ни единого движения, не издает ни единого звука. Один раз тёмноволосая девушка задевает за край платья, и мне открывается бедро и всё истерзанное тело как одна кровоточащая рана. Этим беззвучным движениям присуща необычайная медлительность, как если бы некие скрытые механизмы задерживали ход времени.
Женщина, сидящая напротив девушек, тоже безмолвствует и остаётся неподвижна. Совсем как на изображениях местных святых, к её платью приколото огромное, вырезанное из красной бумаги сердце, закрывающее почти всю грудь. И я с ужасом замечаю, что с каждым новым уколом гвоздя, пронзающего белокурую девушку, сердце это становится белоснежным, словно раскалённое железо. Я бросаюсь к выходу, понимая, что такое испытание невыносимо. Мимо меня проносятся двери, запертые на стальные засовы. Теперь я знаю: за каждой дверью, будь то глубоко в подвале или высоко в башенных комнатах, разыгрываются бесконечные муки пыток, вынести которые неспособен ни один человек. Я попал в тайный Замок Боли, и уже первое, что я увидел, оказалось выше моих сил.
Стереоскопическое наслаждение
Берлин
Коралловые рыбки в аквариуме. Одна из них имела совершенно непревзойденную окраску: глубокий тёмно-красный фон, бархатистые чёрные полосы, оттенки, возможные только в тех уголках земли, где острова обрастают плотью. Её кремовидное тело выглядело столь мягким, столь насыщенным краской, что казалось, будто раздавить его можно лёгким нажатием пальцев.
Глядя на рыбок, я постиг одно из высочайших наслаждений, а именно стереоскопическую чувственность. Такое восхищение цветом основано на восприятии, которое улавливает больше, чем чистый цвет. В моём случае добавилось нечто, что можно было бы назвать тактильной ценностью цвета, — чувство кожи, которое делало приятной мысль о прикосновении.
Тактильная ценность присутствует прежде всего в очень лёгких и очень тяжёлых, а также в металлических цветах; соответственно, художники умеют использовать их так, чтобы они передавали чувство кожи, как Тициан — в изображениях одежд или Рубенс — в изображениях тел, которые Бодлер называет «подушками из свежего мяса».
Это своеобразие присуще даже целым видам живописи, например пастели, и неслучайно пастельная живопись предпочитает в качестве сюжета прелестную женскую головку. Она относится к эротическим искусствам, и есть нечто символическое в том, что её «бархатистость», этот первый цветущий оттенок её красок, исчезает столь скоро.
В частности, стереоскопическое удовольствие мы получаем от колорита тела, пятен листвы, мазка, глазури, прозрачности, лака и фона, скажем, текстуры деревянного стола, обожжённой глиняной вазы или меловой пористости стены, покрытой извёсткой.
Воспринимать стереоскопически значит извлекать из одного и того же тона сразу два чувственных качества, причём посредством одного и того же органа чувств. Это возможно лишь тогда, когда какое-то одно чувство, помимо собственной способности, приобретает способность другого. Красная пахнущая гвоздика — это ещё не стереоскопическое восприятие. Напротив, стереоскопически мы могли бы воспринимать бархатисто-красную гвоздику и коричный запах гвоздики, благодаря которому обоняние наполняется не просто ароматом, а ароматом пряностей.
В связи с этим интересно взглянуть на стол, уставленный яствами. Так, аромат приправ, фруктов и фруктовых соков мы не только обоняем, но и пробуем на вкус; иногда, как в случае с рейнскими винами, он имеет цветовые оттенки. Бросается в глаза проникновение вкуса в сферу тактильного чувства; оно бывает настолько мощным, что во многих блюдах перевешивает удовольствие от консистенции, а в некоторых случаях собственно вкус и вовсе отступает на второй план.
Неслучайно, пожалуй, что мы часто наблюдаем это на примере особенно утончённых вещей. К ним относится пена, благодаря ей шампанское занимает особое место среди вин. Ещё к ним относится спор о том, чем же, собственно, замечательны устрицы, и он будет оставаться неразрешённым до тех пор, пока мы не привлечём тактильное чувство. Вкус вынуждают перешагнуть его границы, и он воздает сторицей, когда ему приходит на помощь капля лимонного сока. Подобным же образом кёльнская вода кажется многим скорее освежающим напитком, нежели духами, и оттого-то к ней охотно добавляют каплю мускуса.
Барон Ферст в своей «Гастрософии» замечает, что особенно вкусны именно те вещи, которые пребывают на грани природных царств. Это замечание справедливо в той мере, в какой мы касаемся предельных случаев, то есть «вообще несъедобных вещей». Их более тонкая и скрытая прелесть предполагает более мощную инструментовку тактильного чувства, и бывают случаи, когда оно почти всецело берет на себя роль вкуса.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: