Марк Твен - Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Всегда ваш

Марк.

30

ЧАРЛЬЗУ Л. УЭБСТЕРУ

18 марта 1885 г.

Дорогой Чарли!

Совет публичной библиотеки города Конкорда, штат Массачусетс, устроил нам сногсшибательную рекламу, которая обойдет все газеты страны. Он изъял «Гека» из своей библиотеки, как «никчемную книжонку, пригодную только для трущоб». Это обеспечит нам продажу лишних 25 000 экземпляров.

Ваш С. Л. К.

31

У. Д. ГОУЭЛСУ

Элмайра, 21 июля 1885 г.

Дорогой Гоуэлс!

Вы единственный писатель, которого я признаю, я читаю только вас, а все остальные, с моей точки зрения, гроша ломаного не стоят.

Всю прошлую неделю я упорно пробивался сквозь «Мидлмарч», с его тяжелым и скучным анализом чувств и побуждений, с его бесцветными и унылыми персонажами, с монотонным и неинтересным сюжетом и частыми ослепительными вспышками поэзии, философии, остроумия и всего прочего, — и в результате чуть не умер от переутомления. Я не стану больше читать этих книг и за целую ферму. Я уже попробовал одолеть еще одну из них — «Дэниел Деронда». Я протащился через три главы, худея прямо на глазах, а затем у меня хватило честности бросить и признаться себе, что, насколько я могу судить, беллетристика меня не привлекает, — исключая ваши произведения.

Однако я собирался писать совсем о другом: о том, что я как раз дочитал вторую часть «Золотой осени», и, по-моему, в ней нет ни одной лишней или неудачной строчки. С этим впечатлением я закрыл книгу вчера. Сегодня я продолжал ее читать, и это впечатление стало еще вдвое сильнее. Я еще не читал первой части, так как этот номер был, вероятно, доставлен в Хартфорд уже после нашего отъезда; но мы непременно пошлем за ним в город, и, когда он прибудет, я прочту обе части вслух моим домашним. Это чудесная вещь — все время смеешься, а в душе плачешь и чувствуешь себя бесконечно старым и одиноким; она дарит мимолетное видение давно утраченной юности, которое наполняет сердце безмерным сожалением и внушает смутное ощущение, что ты был некогда принцем в далекой волшебной стране, что ты изгнан оттуда и обездолен, и — о господи!— нет пути назад. И от этого невыносимо больно. Ну, так вот: вы достигли этого с удивительной легкостью, и вы полностью раскрываете все побуждения и чувства, не потроша их, как это делает Джордж Элиот. Я терпеть не могу Джордж Элиот, и Готорна, и всю эту компанию; я понимаю, куда они клонят, за сто лет до тою, как им, наконец, удается добраться до сути, и они внушают мне смертельную скуку. Что же касается «Бостонцев», я предпочту провалиться заживо в рай Джона Бэнь- яна, только бы не читать их.

Всегда ваш

Марк.

31

ОЛИВИИ КЛЕМЕНС

Хартфорд, 27 ноября 1885 г.

Мы достигли еще одной вехи, любовь моя. Она очень-очень далека от того места, откуда мы начали путь, но, оглядываясь, мы видим чарующий пейзаж — долины, которые еще зеленеют, луга, которые еще покрыты цветами, холмы, которые еще дремлют в мягком свете того далекого благословенного утра. А здесь, рядом с нами, наши новые спутники — такие милые, такие обаятельные, такие чудесные, такие любимые спутники! Как они облегчают наш путь! Наши лица обращены теперь к закату, но эти спутники поддерживают нас, помогают нам идти, — и пока они с нами, и пока наша старая любовь все растет, не иссякая, путь наш будет по-прежнему лежать среди цветов и зеленых полей, и свет вечерний будет нам так же приятен, как прежнее мягкое утреннее сияние — там, позади.

Твой муж.

83

У. Д. ГОУЭЛСУ

Хартфорд, 79 мая 1886 г.

Дорогой Гоуэлс!

...Все дальнейшее — между нами. Очень любопытная и трогательная любовная история, которая стала мне известна только совсем недавно. Прочтите, но никому не рассказывайте. Прошлой осенью моя старушка мать — ей тогда было восемьдесят два года — вдруг захотела поехать на съезд Старых Поселенцев долины Миссисипи, который состоялся в одном из городов Айовы. Жена моего брата очень удивилась и начала убеждать ее, что такая поездка слишком трудна и утомительна и может даже стоить ей жизни, да к тому же такой съезд и такая публика вряд ли окажутся для нее интересными. Однако моя мать продолжала упорно настаивать и в конце концов добилась своего. Они поехали, и всю дорогу моя мать была полна молодого огня, оживления, интереса, нетерпения. Они прибыли в город и отправились в отель. Моя мать все с тем же молодым оживлением на лице и в походке подошла к конторке портье и спросила:

- У вас проживает доктор Баррет из Сент-Луиса?

- Нет, он останавливался у нас, но сегодня утром вернулся в Сент-Луис.

- Он приедет еще раз?

- Нет.

Моя мать отошла от конторки, сразу словно угаснув, и сказала:

- Поедем домой.

Они тут же вернулись в Кеокук. Неделю после этого моя мать целые дни о чем-то думала и молчала, — этого с ней никогда прежде не случалось. Затем однажды она сказала:

- Я открою тебе одну тайну. Когда мне было восемнадцать лет, в Колумбии (штат Кентукки), в восемнадцати милях от нас, жил молодой студент-медик по фамилии Баррет. Он часто приезжал верхом, чтобы повидаться со мной. Это продолжалось довольно долго. Я его любила всем сердцем и знала, что он тоже влюблен в меня, хотя мы никогда об этом не говорили. Он был слишком застенчив и никак не решался объясниться со мной. Все полагали, что мы помолвлены, — это как-то само собой разумелось, — но на самом деле ничего подобного не было. И вот однажды в соседнем городке устраивали бал, и он написал моему дяде, признаваясь в своих чувствах, и попросил его отвезти меня туда в своей коляске, чтобы он (Баррет) отвез меня домой и получил, таким образом, возможность сделать мне по дороге предложение. Моему дяде следовало бы исполнить его просьбу, ничего мне не говоря, а он вместо этого прочел мне его письмо; после чего, разумеется, я уже не могла поехать на бал — и не поехала. Он (Баррет) вскоре уехал из наших мест, а я, чтобы положить конец пересудам и показать ему, что мне все равно, взяла и вышла с досады замуж. И с тех нор, вот уже шестьдесят четыре года, я его не видела. Я прочла в газете, что он будет на съезде Старых Поселенцев. Всего только за три часа до того, как мы приехали в отель, он стоял в этом самом вестибюле!

С тех пор ее память совершенно угасла, и теперь она пишет письма школьным подругам, которые умерли сорок лет тому назад, и недоумевает, почему они не хотят ей отвечать.

Только подумать, что она хранила эту грустную тайну в своем сердце шестьдесят четыре года, и никто даже не подозревал об ее горе.

Всегда ваш

Марк.

31

ГАЗОВОЙ и ЭЛЕКТРООСВЕТИТЕЛЬНОЙ КОМПАНИИ В ХАРТФОРДЕ

Господа!

На всей нашей улице есть только два места, где фонари могли бы принести хоть какую-нибудь пользу, но вы наметили и отмерили интервалы между вашими фонарями с такой изобретательностью и находчивостью, что каждое из этих мест оказалось в середине стоярдовой полосы самого непроницаемого мрака. Когда я заметил, что один из ваших фонарей устанавливается таким образом, что, возвращаясь домой в темноте, я почти смогу различить свою калитку, я сразу заподозрил, что это случилось вследствие оплошности со стороны рабочих, каковую вы не преминете исправить, как только заметите ее, инспектируя нашу улицу. И я оказался прав. Я всегда оказываюсь прав, когда дело касается вас. В течение пятнадцати лет, невзирая на мои мольбы и слезы, вы упорно оставляли ваш газовый фонарь точно на полдороге между моими калитками, так что с наступлением сумерек я уже не мог отыскать ни ту, ни другую; и при этом снабжали его столь гнусным газом, что мне приходилось вешать на его столб красный фонарь, чтобы по ночам об него не разбивались повозки. Теперь, как я полагаю, вы намереваетесь погрузить нас в еще больший мрак.