Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Quiere usted la salvacidn de Mexico?

Quiere usted que Cristo sea nuestro Rey?

— Нет.

— Он есть осел. Сукин сын, я его не может терпеть.

— Один, два, три, четыре, пять, двенадцать, шесть и семь — путь далек, далек, далек до Типеррери.

— Noch ein habanero... [215] Еще рому... (нем.)

— ... большевистские...

— Buenas tardes, senores, — приветствовал консул начальника над садами и начальника над трибунами, которые отошли наконец от телефона.

Теперь они оба стояли подле него. И снова начался какой-то нелепый разговор, хотя говорить было решительно не о чем: консул, видимо, отвечал на вопросы, которых ему не задавали, и все же они витали в воздухе. Вместе с ним отвечали какие-то другие люди, но, когда консул обернулся, их не было. Бар понемногу пустел, наступило время ужина; однако вместо ушедших уже появились новые посетители, странные и загадочные с виду.

Консул больше не помышлял о бегство. Он чувствовал, что воля его парализована, и время парализовано тоже, ведь не прошло и пяти минут с тех пор, как он в последний раз взглянул на часы. Кто-то знакомый появился рядом: шофер, который вел сегодня автобус. Он был пьян, дошел уже до того состояния, когда хочется пожать руку всякому. И консул жал руку шоферу.

— Donde estan vuestras palomas? [216] Где ваши голуби? (исп.) — спросил он.

Вдруг Санабриа кивнул и начальник над трибунами запустил обе руки в карманы консула.

— Пора тебе платить за... э... мексиканскую виску — сказал он громко, вытащил у консула бумажник и подмигнул Дьосдадо.

Начальник над муниципалитетом снова цинично покачивал бедрами. Он выругался.

А начальник над трибунами отобрал у консула письма Ивонны; он небрежно взглянул на пачку, не снимая резинки, которой она была перетянута:

— Дрянь, сволота.

Он вопросительно взглянул на Санабриа, тот опять кивнул, молча, сурово. Начальник над трибунами вытащил у консула из пиджачного кармана листок бумаги и карточку, которая неизвестно как там оказалась. Трое полицейских, сдвинув головы, стали читать бумагу. И сам консул прочитал с недоумением:

«Дейли... Лондон... мексгазеты сообщили назревающей антисемитской кампании... текстильфабрикантов кавычки закрыть... немецкое посольство... — Что же это такое?... — ... евреи... оказывают влияние... кавычки закрыть тчк Фермин».

Нет. Блэкстоун, — сказал консул.

— Cоmo se llama? Твой фамилия есть Фермин. Вот тут сказано: Фермин. Тут сказано, ты есть Jude [217] Еврей (нем.) .

— Плевать мне на то, что тут сказано. Моя фамилия Блэкстоун, и я не журналист. Vero, действительно я писатель, escritor, но пишу только на экономические темы, — солгал консул.

— Где есть твой документ? Почему ты не имеет документ? — спросил начальник над трибунами, пряча в карман копию телеграммы Хью. — Где есть твой паспорт? Зачем ты скрывает себя? Консул снял темные очки. И начальник над садами без единого слова протянул ему карточку, презрительно держа ее кончиками пальцев, большого и указательного. «Иберийская федерация анархистов, — стояло там, — сеньор Хуго Фермин».

— Не понимаю. — Консул взял карточку, перевернул ее. — Моя фамилия Блэкстоун. И я писатель, а не анархист.

— Писак? Ты антихрист. Si, антихрист, дерьмо. — Начальник над трибунами выхватил у него карточку и сунул к себе в карман. — Ты Jude, — добавил он. Сорвав резинку с писем Ивонны, он послюнил палец и небрежно просмотрел конверты. — Сволота. Для чего ради ты врешь? — сказал он как бы с огорчением. — Паскуда. Для чего ради врешь? Вот тут тоже сказано: твой фамилия есть Фермин.

Консул с удивлением обнаружил, что легионер Вебер еще в баре, стоит поодаль, глядя на него, но вот уже снова отвернулся. Начальник над муниципалитетом держал на ладони искалеченной руки часы консула, а другой рукой ожесточенно чесал у себя в паху.

— Хо-хо! — Начальник над трибунами вытащил из бумажника консула десять песо и бросил хрустящую кредитку на стойку. — Сволота.

Подмигнув Дьосдадо, он сунул к себе в карман бумажник вместе со всем, что было отобрано у консула. И тут Санабриа впервые с ним заговорил.

— Боюсь, что вас придется отправить в тюрьму, — сказал он на чистом английском языке. И снова пошел к телефону.

Начальник над муниципалитетом, покачивая бедрами, схватил консула за плечо. Консул высвободился, закричал по-испански, взывая к Дьосдадо. С трудом протянул он руку над стойкой, но Дьосдадо отшвырнул ее прочь. Рой Мух залаял как собака. Неожиданный шум где-то рядом взбудоражил всех. Быть может, это Ивонна и Хью, наконец-то они пришли. Консул стремительно обернулся, прежде чем начальник над муниципалитетом успел схватить его снова: но нет, то был лишь безумный зверек, кролик, он корчился на полу в нервных судорогах, с отвращением дергал носом, отчаянно сучил лапами. И старуха, закутанная в шаль, тоже была здесь: она не ушла, не струсила. Печально хмурясь, покачивая головой, смотрела она на консула, и теперь он понял, что это та самая старуха, которая раскладывала на столике домино. — Для чего ради ты врешь? — снова спросил начальник над трибунами со злобой. — Ты говорил, твой фамилия есть Блэк.

Но ты вовсе не есть Блэк. — Он толкнул консула в грудь, принуждая его пятиться к двери. — Ты говорил, ты есть писак. — Он опять толкнул консула. — Но ты вовсе не есть писак. — Новый толчок в грудь был гораздо сильней прежних, однако консул твердо стоял на месте. — Ты не есть писак, ты есть шпик, а мы в Мексике стреляем шпиков.— Какие-то чины военной полиции бесстрастно смотрели на это со стороны. Посетители покидали бар. Два приблудных пса бегали вокруг стойки. Молодая женщина в ужасе прижимала к груди ребенка. — Ты не есть писак. — Начальник над трибунами схватил консула за горло. —Кастрат вонючий. Жидовская морда. — Консул снова высвободился. — Шпик.

Радиоприемник, который Дьосдадо включил на полную мощность, когда Санабриа закончил телефонный разговор, начал вдруг оглушительно громко вещать по-испански, и консул тотчас же мысленно перевел крикливые фразы, которые прозвучали для него подобно командам с капитанского мостика, когда налетает шторм и лишь эти команды могут снасти корабль: «Неисчислимы блага, принесенные нам цивилизацией, неизмеримы созидательные силы всех классов, ценности, созданные изобретениями и научными открытиями. Несравненны дивные плоды слияния полов, ибо благодаря атому люди становятся счастливей, свободней и совершенней. Бесподобно чисты и неиссякаемы истоки новой жизни, еще недоступные ныне для жаждущих уст людей, одержимых низменным стяжательством».

Вдруг перед глазами у консула возник огромный петух, он хлопал крыльями, кукарекал, скреб когтями. Консул поднял руки, замахнулся, а петух нагадил ему прямо в лицо. Начальник над садами приблизился, и консул с размаху ударил его в переносицу.