Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Перечитывая машинописную копию своей последней краткой телеграммы в газету (отправленной утром того же дня с главного почтамта в Мехико — «Мексиканская телеграфная компания Сан-Хуан де Летран и Индепенденсия»), Хью Фермин даже не брел, а полз медленно как черепаха по садовой дорожке к дому своего брата, перекинув через плечо пиджак, который брат дал ему поносить, держа на согнутой руке, почти у локтя, саквояж с двумя ручками, вооруженный пистолетом в клетчатой кобуре, которая лениво хлопала его по бедру: ноги у меня, подумал он, остановись перед глубокой рытвиной, даром что ватные, а сами дорогу видят, — и тут сердце его остановилось, замерло, остановилось и замерло все в мире: лошадь, распластанная в прыжке над барьером, ныряльщик, едва коснувшийся воды, занесенный нож гильотины, висельник, сорвавшийся с петли, пуля убийцы в полете, и орудийный залп где-то в Испании или в Китае не догремел над землей, прекратило движение колесо, работающий поршень...

Ивонна, или ее копия, сотканная из тончайших нитей прошлого, возилась в саду, совсем близко от него, сияющая, словно вся в облачении из солнечного света. Вот она выпрямилась — на ней желтые брюки в обтяжку — и теперь искоса смотрит на него, прикрывая ладонью глаза от солнца.

Хью прыжком преодолел рытвину и очутился на лужайке; он бросил саквояж и на миг оцепенел, испытывая замешательство и желание как-то предотвратить эту никчемную встречу с прошлым.

Саквояж, плюхнувшись на чахлую, запущенную лужайку, раскрылся и изрыгнул из своего чрева облысевшую зубную щетку, ржаную безопасную бритву, рубашку, взятую у брата, потрепанную книжку — «Лунную долину» Джека Лондона, купленную накануне у немца-букиниста в лавке напротив магазина Сэндборнса в Мехико. А Ивонна махала ему рукой. И он уже подступал к ней шаг на шагом (как отступали там, на Эбро), и пиджак, взятый у брата, по-прежнему свисал у него с плеча, и в одной руке он держал широкополую шляпу, а в другой — сложенную телеграмму, которую каким-то чудом не выронил.

— Здравствуй, Хью. Ей-богу, сперва мне вдруг показалось, что это не ты, а Билл Ходсон... Джеффри сказал мне, что ты здесь. Как я рада тебя видеть.

Ивонна отряхнула землю с ладоней и протянула ему руку, но он не пожал эту руку и даже не сразу коснулся ее, а потом выпустил, ощущая боль в сердце и легкое головокружение.

— Глазам не могу поверить. И давно ты здесь?

— Только приехала. — Ивонна обрывала увядшие лепестки с каких-то растений, стоявших в горшках на низкой ограде и напоминавших цинии, с нежными красно-белыми цветами и дивным запахом; она взяла телеграмму, которую Хью неизвестно для чего положил перед ней рядом с цветочным горшком. — Я слышала, ты был в Техасе. Ты что же, работаешь под ковбоя?

Хью сдвинул на затылок свою широченную шляпу емкостью в добрый десяток галлонов, опустил голову, взглянул, смущенно посмеиваясь, на свои башмаки с высокими каблуками и на заправленные в них непомерно узкие брюки.

— Мои вещи конфискованы на таможне. Я хотел купить в Мехико другие, да вот как-то не собрался... А ты чертовски хорошо выглядишь!

— И ты не хуже!

Он стал застегивать на себе рубаху, которую носил нараспашку, поверх двух ремней, так что видно было даже не смуглое, а дочерна сожженное солнцем тело; потом он погладил патронташ, пристегнутый одним концом к нижнему поясу, а другим — к кобуре у правого бедра, схваченной тонким ремешком, погладил этот ремешок (втайне он чрезвычайно гордился своим нарядом), ощупал нагрудный карман рубахи, нашарил там измятую, погнутую сигарету и стал закуривать, а Ивонна между тем спросила:

— Что это, Гарсиа снова подает о себе весть?

— Это КМР. — Хью через плечо покосился на телеграмму. —

Конфедерация мексиканских рабочих выпустила петицию. Они протестуют против неких тевтонских происков в их стране. И мне кажется, они правы. — Хью обшарил глазами сад: а где же Джефф? Зачем она здесь? Вид у нее подчеркнуто непринужденный. Но ведь они все-таки разошлись, они же в разводе? В чем тут дело? Ивонна вернула ему телеграмму, и он сунул бумажку в карман пиджака. — Это копия, — сказал он, напяливая на себя пиджак, потому что они отошли в тень, — последней моей телеграммы в редакцию газеты «Глоб».

— Вот и Джеффри...— Ивонна взглянула на него пристально; одернув на нем сзади пиджак (сразу видно было, что пиджак Джеффов), она заметила, как непомерно коротки рукава; в глазах у нее читались страдание и боль, но вместе с тем затаенная радость; она снова стала обрывать лепестки, ухитрившись изобразить на своем лице одновременно сосредоточенность и безразличие; потом спросила: — Я слышала, ты приехал на грузовике вместе со скотом, это правда?

— Я прибыл в Мексику переодетый ковбоем, хотел сойти за техасца, чтобы не платить на границе въездной пошлины, — ответил Хью. — Но была причина и посерьезней. С тех пор как Карденас затеял эту заваруху из-за нефти, англичанин здесь стал, так сказать, «персона нон грата». Ты, возможно, еще не знаешь, но мы находимся в состоянии войны с Мексикой, конечно лишь в моральном смысле... Но где же наш повелитель, чтоб ему пусто было?

Джеффри спит, сказала Ивонна без малейшего намека, отметил про себя Хью, на то, что он пьян. — Но почему твоя газета не взяла хлопоты на себя?

— Ну, это muy complicado [87] Очень сложно (исп.) ... Из Штатов я послал в «Глоб» предупреждение, что ухожу от них, но ответа не получил...

Обожди, дай-ка я тебе помогу...

Ивонна пыталась убрать непокорный побег бугенвилеи, стлавшийся по каким-то ступенькам, которых он никогда раньше не замечал.

— Стало быть, ты знал, что мы в Куаунауаке?

— Оказалось, что стоит мне приехать в Мексику, и я убью сразу несколько зайцев... Но, конечно, меньше всего я ожидал, что тебя здесь уже не будет...

— А сад ужасно запущен, правда? — спросила вдруг Ивонна.

— По-моему, тут все просто великолепно, если учесть, что у Джеффри давным-давно нет садовника. — Хью наконец спрапился с упрямым побегом — битва на Эбро проиграна из-за меня! — и очистил ступеньки; Ивонна, хмурясь, сошла но ним вниз и остановилась, рассматривая олеандр, который выглядел не глиптом гадко и даже еще не отцвел.

- А твой друг действительно скотовод или он тоже переоделся ковбоем?

— По-моему, он контрабандист. Я вижу, Джефф рассказал тебе про Вебера? — Хью усмехнулся. — Я сильно подозреваю, что он торгует оружием. Но как бы там ни было, мы с ним разговорились в погребке «Эль Пaco», и я узнал, что он как-то сумел поладить со скототорговцами и намерен доехать на их грузовике до Чиуауа, это было ловко придумано, а дальше лететь самолетом в Мехико. Ну, вот мы и полетели из какого-то городка со странным названием, что-то вроде Кусиуриачик, и, поверишь ли, ни на секунду не переставали спорить — он оказался из числа американцев полуфашистского толка, служил в Иностранном легионе и бог весть еще где. Вообще-то он хотел добраться до Париана, а поэтому велел летчику сесть вон на том поле, где мы и высадились. Недурное путешествие я совершил.