Бернардо Гимараенс - Рабыня Изаура

— Я пойду, отец, пойду на этот бал, — сказала она, наконец, поднимаясь, — но я буду готовиться к нему, как жертва, которую поведут на заклание под звуки гимнов, украшенную цветами. Меня не оставляет роковое предчувствие, оно гнетет меня…

— Какое предчувствие, Изаура?

— Не знаю, отец, какого-то несчастья.

— Так вот, что касается меня, Изаура, мое сердце говорит мне, что наш выход на этот бал будет нашим спасением.

Не думай, читатель, что бал, на котором мы присутствовали, уже закончился. Небольшое отступление, сделанное в предыдущей главе, казалось нам необходимым, чтобы объяснить, что заставило нашу героиню принять отважное и рискованное решение показаться на блестящем аристократическом собрании: то ли сердечная слабость, то ли природная робость характера, которую нельзя не оправдать у человека щепетильного и просвещенного.

Бал продолжался, но уже не такой оживленный и праздничный, как сначала. Бурные аплодисменты и всеобщее восхищение кавалеров, обращенное к Изауре, вызвали полное охлаждение среди самых красивых и привлекательных дам собрания. Раздосадованные на своих любимых кавалеров за восторги, расточаемые ими Изауре, и почести, которые они откровенно оказывали той, что подразумевалась королевой бала, дамы не желали танцевать, и вместо веселого смеха и остроумной беседы, по углам, среди разобщенных группок только и слышались, что таинственно нашептываемые излияния и шушуканья, прерываемые вымученными саркастическими усмешками.

Среди девушек на балу распространялось всеобщее недовольство. Глухой рокот этого недовольства, как неясный шум заполнял залу, как бы предшествуя грядущей буре. Можно было подумать, они уже догадывались, что эта женщина, затмившая их всех своим очарованием и незаурядным талантом, была всего лишь жалкой рабыней. Многие из них даже удалились, в частности те, которые лелеяли тайную надежду или считали, что имеют какие-то права на сердце Алваро. Обескураженные бесспорным успехом Изауры, не имея больше сил продолжать сражение, они предпочли тихонько скрыть свою досаду и стыд от столь жестокого и очевидного поражения, спрятаться в таинственной глубине домашних альковов.

Однако мы не можем утверждать, что среди стольких благородных дам, отличавшихся очарованием души и красотой тела, не было многих, которые со всем бескорыстием и без малейшей тени зависти, не восхищались бы искренне красотой Изауры и от всего сердца и с удовольствием не аплодировали бы ее успеху. Они-то и сумели несколько оживить вечер, который без них совсем омрачился бы. Ни для кого не является секретом то, что по крайней мере половина прекрасного пола, вне зависимости от своего происхождения, становится объектом насмешек, вызванных завистью, ревностью и мелочным соперничеством.

Оставим Изауру, танцующую с Алваро кадриль. Пока они танцуют, выйдем в небольшую залу, где стоят столы и буфеты, уставленные крюшонницами, бутылками пива и шампанского. В это помещение можно было попасть из танцевальной залы через большую распахнутую дверь. Там расположились шестеро молодых людей, в основном студенты, стремящиеся прослыть повесами, наделенными чертами эксцентричными, подражатели Байрона, уже испытывающие скуку от общества, удовольствий и женщин, имеющие обыкновение говорить, что не променяли бы сигару или бокал шампанского на самую ласковую улыбку самой прекрасной девственницы, те разуверившиеся, что не перестают заявлять в стихах и прозе, что уже на заре своей жизни обзавелись сердцем, иссушенным ветрами скептицизма, или пожираемым пламенем страстей, или заледеневшим, всем пресытившись, — те мизантропы, наконец, полные сплина, что всегда присутствуют па всех балах и всякого рода собраниях, демонстрируя свое пренебрежение к удовольствиям общества и равнодушие к жизненным радостям.

Среди них находится один, на котором нам следует задержать свое внимание, так как ему предстоит сыграть весьма важную роль в дальнейшем развитии этой истории. В нем нет ничего байроновского, он не похож па страдающего сплином, наоборот, весь он дышит самой пошлой и гнусной обыденностью. Он делает вид, что на добрый десяток лет старше своих собеседников. У него большая голова, скуластое лицо с грубыми чертами и чрезмерно большой шишковатый лоб, что, по мнению Лафатера [7] Лафатер (Иоганн Каспар) (1741–1801) — швейцарский писатель, пытался установить связь между духовным обликом человека и строением и очертаниями его черепа и лица (прим. пер.) , является признаком неповоротливого и ограниченного ума, слепа тронутого тупостью. Вся его топорная и почти гротескная физиономия выдает гнусные инстинкты, законченный эгоизм и низость нравов. Кроме того, ему явно присущи стяжательство и грязная алчность, сквозящие во всех его словах, во всех поступках и, особенно, в глубине его маленьких быстрых глаз, постоянно отражающих его подлость. Он студент, но неряшливостью платья, в котором нет ни малейшей изысканности и намека на элегантность, больше походит на уличного торговца. Учится он уже пятнадцать лет, на свой собственный счет, живя доходами с трактира, совладельцем которого он является. Имя его Мартиньо.

— Сеньоры, — сказал один из юношей, — сыграем партию в ландскнэ [8] Ландскнэ (точнее, ландскнехт ) — род карточной игры, похожей на «тридцать одно» (прим. пер.) , пока эти бездельники разминают ноги и бьют поклоны.

— Давайте! — воскликнул другой, садясь за игорный стол и беря колоду. — Поскольку лучшего занятия у нас нет, возьмемся за карты. Кроме того, карты — это жизнь. При виде дамы из колоды мое сердце иногда испытывает более сильное волнение, чем испытывало сердце Ромео при виде Джульетты… Альфонсо, Алберто, Мартиньо, — прошу вас. Сыграем в ландскнэ, только две или три партии…

— С удовольствием принял бы участие, — ответил Мартиньо, — если бы не был уже занят другой игрой, выигрыш в которой с минуты на минуту и без малейшего риска может принести мне не менее пяти тысяч рейсов наличными.

— О какой же игре ты говоришь?.. Ты просто бредишь… Оставь свои глупости и садись играть в ландскнэ.

— Занявшись такой надежной игрой, как моя, довериться случайностям ландскнэ, который уже поглотил немалую часть моих денег? Не настолько я глуп.

— Черт возьми, Мартиньо!.. Может, объяснишь? Что это у тебя за игра?

— Ну-ка, догадайтесь… Не можете? Это великолепная биска [9] Биска — род карточной игры (прим. пер.) . Если догадаетесь, обещаю вам роскошный ужин в лучшей гостинице нашего города. Конечно, если ко мне придет выигрыш.

— Избавь нас от твоего ужина, жалкий пожиратель подгорелой трески. К тому же никого не интересуют твои глупые выдумки, роящиеся в твоей сумасбродной голове. Нам нужны твои деньги здесь, на зеленом сукне.