Жорис-Карл Гюисманс - Там внизу, или Бездна

Первое, постановленное епископом и инквизитором по предмету общей им подсудности, начиналось так:

«Воззвав ко Святому имени Христову, мы, Жан, епископ Нантский, и бакалавр Священного Писания брат Жан Блуэн, из ордена братьев-проповедников, пребывающих в Нанте, наместник инквизитора ересей над городом и епархией Нантской, в заседании трибунала, лицезрел единого лишь Госпо-...

Перечислив преступления, решение гласило:

«Мы объявляем, мы постановляем, мы возвещаем, что ты, призванный на суд наш, ты, Жиль де Рэ, бесстыдно виновен в ереси, вероотступничестве и заклинании демонов; и за сии преступления твои навлек ты на себя кару отлучения от церкви и все другие наказания, установленные правом».

Второе решение, вынесенное только епископом о преступлениях содомии, святотатства, посягательства на неприкосновенность церкви, как более тесно входивших в область исключительного его ведения, приходило к однородным выводам и в выражениях почти тождественных провозглашало ту же кару.

Склонив голову, выслушал Жиль чтение приговора. Епископ и инквизитор после этого сказали ему: «Хотите вы быть вновь воспринятым на лоно матери нашей церкви – теперь, после того, как омерзением прониклись вы к вашим заблуждениям, заклинаниям демонов и другим преступлениям?»

И, снисходя к горячим мольбам маршала, они сняли с него отлучение и допустили к причастию святых тайн. Удовлетворено было правосудие Господне, признано и покарано преступление, не искупленное в покаянном сокрушении. Оставалось соблюсти теперь правосудие человеческое.

Епископ и инквизитор передали виновного светскому суду, который, признав пленение и убиение детей, вынес кару – смерть и конфискацию имущества. Прелати и других соучастников он одновременно присудил к повешению и сожжению живыми.

«Возблагодарите Господа, – произнес председательствовавший на светском судоговорении Пьер де Гопиталь, – и постарайтесь умереть в мире и душевном благочинии, предаваясь глубокому раскаянию в содеянных вами столь ужасных злодействах!»

Но ненужным было это увещевание.

Без малейшего страха взирал Жиль в лицо надвигавшейся казни. Смиренно и страстно уповал он на милосердие Спасителя. И, чтобы освободиться после смерти от огня вечного, всем существом своим жаждал искупления на земном костре.

Вдали от замков, в одиночестве тюремной кельи погрузился он в себя, и открылось перед ним гноище, которое так долго питали растленные извержения боен Тиффожа и Машекуля. Рыдая, блуждал он у смрадной черты и в бессильном отчаяния задыхался в сплетении чудовищной грязи. Но, прощенная милостью, преобразилась вдруг душа его в вопле ужаса и ликования. Жиль омыл ее слезами, высушил самозабвенным пламенем молитв, огнем безумных устремлений. Отверг самого себя палач Содома, и воскрес в нем сподвижник Жанны д'Арк – мистик, душа которого в трепетном преклонении, омытая потоками слез, возносилась к Богу!

Вспомнил затем о своих друзьях и пожелал, чтобы они также умерли в мире и покаянии. Просил Нантского епископа, чтобы казнили их не прежде его и не после, но в одно с ним время. Указывал, что самый виновный – он и что на нем лежит долг поведать им о вечном спасении, поддержать в тот миг, когда они будут восходить на костер.

Жан де Малеструа удовлетворил эту просьбу.

«Но что любопытно, так это то... – думал Дюрталь, прерывая работу и закуривая папиросу, – это то...»

Звякнул тихий звонок. Вошла госпожа Шантелув. Предупредила, что она всего на несколько минут и внизу ее ожидает экипаж. «Сегодня вечером, – объявила она, – я заеду за вами в девять. Но сперва напишите мне письмо приблизительно в тех же самых выражениях», – и, развернув, протянула ему листок бумаги.

Он прочел в нем: «Сим сознаюсь, что все написанное мною о черной мессе, о священнике, который ее служил, о месте, в котором я на ней якобы присутствовал, о лицах, мною якобы там встреченных, есть чистейший вымысел. Утверждаю, что повествование мое об этом сочинено и что, следовательно, весь рассказ мой ложен».

– Это писал Докр? – спросил он, рассматривая острый, витой, почти стремительный, мелкий почерк.

– Да. Кроме того, он требует, чтобы объяснение ваше без пометки числом составлено было в виде письма на имя третьего лица, будто бы запросившего вас по этому поводу.

– Не слишком, однако, доверяет мне ваш каноник!

– Бог мой, вы сочиняете книги!

– Такое письмо мне бесконечно неприятно, – пробормотал Дюрталь. – А в случае моего отказа?

– Вы не увидите черной мессы.

Любопытство преодолело в нем отвращение. Он составил и подписал письмо, которое госпожа Шантелув спрятала в сумку.

– Где, на какой улице произойдет действо?

– На улице Оливье де Серр.

– Где это?

– Близ конца улицы Вожирар.

– Там живет Докр?

– Нет. Мы поедем в особый дом, который принадлежит одной из его подруг. Если хотите, любознательность вашу я могу удовлетворить в другой раз. Сейчас мне некогда, и я исчезаю. Значит, в девять, будьте готовы.

Он наскоро обнял ее, и она уехала.

Оставшись один, Дюрталь задумался:

«Я ознакомился с вопросами колдовства и инкубата, и, чтобы вполне постигнуть сатанизм, как творится он в наши дни, мне оставалось познать лишь черную мессу. А теперь я у ее порога! Никогда в жизни не подумал бы раньше, что в Париже скрыты такие подземелья! Как странно слагаются и текут события. Судьба хотела, чтобы я занялся Жиль де Рэ и дьяволизмом средневековья, а отсюда повела меня к дьяволизму современности!» Потом раздумался о Докре: священник этот олицетворение коварства и распутства! Но в сущности из всех оккультистов, которые кишат в разлагающемся интеллекте нашего времени, он – единственный человек, который любопытен мне!

Все остальные – маги, теософы, каббалисты, спириты, герметисты, розенкрейцеры – или мошенники, или напоминают детей, которые, спотыкаясь, играют и ссорятся в подвале. А если спуститься еще ниже, в лаборатории прорицательниц, ясновидящих и колдунов, то не найти там ничего, кроме продажного разврата и корыстного обмана! Глубоко бесчестны все эти своего рода торговцы будущим. Такова единственная, несомненная истина оккультного!

Звонок де Герми прервал его думы. Он зашел известить Дюрталя, что на днях вернулся Гевенгэ и что послезавтра они отобедают вместе у Карэ.

– Прошел его бронхит?

– Вполне.

Поглощенный мыслью о черной мессе, Дюрталь не смог промолчать и сознался, что сегодня вечером ему предстоит быть ее свидетелем. В ответ на изумленное лицо де Герми он прибавил, что обещал блюсти тайну и не может пока рассказать ему ничего подробнее.

– Черт возьми! Тебе везет, – заметил де Герми. – Не будет нескромностью спросить, как имя аббата, который руководит службой?