Стефан Жеромский - Пепел

– Волки… – прошептал Рафал.

Волосы стали дыбом у него на голове, по спине пробежал мороз. Припав головой к шее лошади, он тихо, но внятно прошептал на ухо ей сквозь крепко стиснутые зубы:

– Бася, спасай, Бася!..

Лошадь как будто поняла, что он говорит. Это был уже не галоп, не скачка. Она летела над землей в клубящейся снежной пыли с хищниками наперегонки. Резкий свист вылетал из ее ноздрей. Вытянутая шея покрылась горячей пеной. Она была как выпущенный по цели снаряд.

Рафал отер снег с глаз. Подняв голову, он повернулся в седле и посмотрел назад. Юноша увидел четыре огонька, сверкавших во мраке. Когда он напряг зрение так, что почти различил преследовавших его волков, ветер вдруг сорвал с него шапку. Наклонив голову, Рафал сразу почувствовал, что она у него заныла, что жар скользнул по шее, по спине. Он летел вперед, чувствуя огненную гриву на хребте. Он бил теперь лошадь каблуками по впалым бокам, хлестал ее концами поводьев. Отчаяние медленно овладевало им, сжимая голову как длинные, холодные кольца змеи. Из груди его то вырывался внезапный крик, замиравший на губах, то страшный глупый смех. Лошадь перескакивала через кусты и заборы… Деревья со свистом пролетали мимо, кусты хохотали вслед юноше дьявольским смехом, прерывистым, как шум рукоплесканий. Лошадь по временам поворачивала вдруг против ветра, и, раздувая ноздри, дикими рывками продиралась через глубокие овраги, и, сдвинув ноги, выскакивала из них львиными скачками. Порою она стонала, как человек, порою страдальческий судорожный вопль вырывался у нее из груди. Иногда лязг зубов затихал. В чистом поле Баська уходила от волков сажен на сто, на двести, но среди оврагов они настигали ее. Заслышав лязг, она мчалась с удвоенной силой, летела, как птица, точно между щеткой и копытом у нее на ногах были орлиные крылья, животом разгребала снег на земле. Рафал потерял представление о времени. Минутами ему казалось, что он мчится уже всю ночь напролет. Голова то сжималась от холода и мучительного ощущения пустоты, то пылала, словно ее лизали языки пламени. Когда он по временам вперял взор в темноту, перед ним как бы разрывалась завеса и на мгновение вырисовывались деревенские хаты, родной дом, дневной свет… Но через секунду перед ним снова разверзалась страшная темная бездна. Он не знал уже, несется ли еще за ним погоня, или нет. Он летел в пространстве…

Внезапно – Рафал не заметил, когда это случилось, – раздался треск. Искры посыпались у него из глаз. Он полетел кувырком через голову лошади, рухнувшей на землю, и утонул в глубоком сугробе. С минуту он лежал на спине, по шею зарывшись в мягкий снег, не имея сил пошевельнуться и почти радуясь тому, что случилось. Вдруг, обдав его клубами пара и тяжело сопя, как лошадь, на него свалилось косматое чудовище. Рафал почувствовал, как в него вонзились когти и клыки. Страшная длинная пасть вцепилась в полушубок у него на груди, прокусила клыками толстую суконную куртку и, метая огромной головой, стала дергать вправо и влево. Клыки впились в тело. Точно обухом била его по груди, по плечам и рукам эта черная голова. Рафал в отчаянии голыми руками схватил ее за жесткие, лохматые космы у стоящих торчком ушей, сдавил железную, пышущую жаром глотку. Став на колени в снегу, он схватился со зверем и дрался не на жизнь, а на смерть. Он то оказывался под ним, в объятиях его стальных лап, в его пасти, то подминал его под себя. Вдруг он испустил пронзительный крик, – это руки его очутились в разинутой пасти. Сверкающий взгляд страшных глаз волка обдал его холодом смерти. Он вырвал из пасти обе руки и, сжав кулак, ударил зверя по глазам. Но правая рука снова угодила в разинутую пасть до самой глотки. С молниеносной быстротой Рафал разжал кулак и сильнее, чем ястреб когтями, впился в эту огненную глотку ногтями у самого корня языка. Он стал вырывать язык наружу. Волк разинул пасть и изогнулся, как натянутый лук. Всеми четырьмя лапами он вонзился Рафалу в грудь. Когтями он изорвал в клочки, в лохмотья полушубок и раздирал уже живое тело, от шеи до живота. Только толстый кожаный пояс защищал от них внутренности. Голова волка моталась в руках обезумевшего Рафала с ужасающей силой. Вращались страшные глаза.

Вдруг голову обреченного на смерть Рафала пронзила мысль, ярким огнем вспыхнуло в мозгу одно-единственное слово, короткое, как последний удар колокола: ключ. С блеснувшей в душе надеждой убить волка, согревшей сразу теплым лучом мозг, он неслышным воровским движением сунул левую руку между бешено подергивающимися ногами волка в карман рейтуз и в одно короткое мгновение вытащил оттуда кусок железа. Он сжал его посредине. Собрав все силы, юноша с хохотом вонзил его волку в левый глаз. Он увидел, что глаз потух. Тогда он дважды вонзил свое орудие в другой, так что кривой ключ ушел в глазницу до самой руки. Когда перед глазами Рафала потухли страшные огни, он стал бить волка по темени и по морде. Острые концы ключа застревали между костями носа и черепа. Рафал дробил эти кости до тех пор, пока ключ до половины не ушел в череп волка. Он чувствовал, что размозжил уже кости и раздирает мозг. Тогда другим концом Рафал стал наносить удары в живот. Брызнула кровь и обдала его, как из ушата, кипящей струей. Волк еще извивался на юноше, еще терзал когтями его тело, но уже все слабей и слабей. Голова его моталась все медленней. Наконец, не переставая наносить удары, Рафал, задохнувшись, упал на волка. Он не извлек еще из пасти правой руки, сведенной смертельной судорогой, он совсем изнемог. Уже бессознательно он все еще наносил удары все больше и больше слабевшему зверю. Где-то вблизи Рафал слышал предсмертное ржание Баськи. В самой глубине сердца, в мозгу отозвались ее последние стоны, крик о помощи. Он слышал, как другой зверь рвет ее, живую, на части, как терзает ее благородную шею, раздирает горло, как лакает горячую кровь и, чавкая, грызет горделивую грудь. У него не хватило решимости встать. Он рыдал, лежа в горячей луже крови, которая лилась у него из ран и хлестала из волчьего брюха. Последними проблесками сознания и сил наносил он удар за ударом. Лапы стали беспомощно вздрагивать, наконец упали, как плети. Рафал приблизил лицо к размозженной морде и прохрипел:

– Знай пана, знай пана!.. За Баську!..

Он вырвал руку из пасти, словно из огненного жерла, лег на горячий труп и забылся, как в постели.

Прошло много времени, прежде чем он, поднятый какой-то смутной мыслью, сжал в руке железный ключ и встал с земли. Он чуял смерть и леденящий невыразимый ужас. Сердце билось у него в груди медленно, неслышно и вяло. По временам оно останавливалось, будто умерло. Он пошел по сугробам, с криком хватая ртом воздух. Спотыкаясь, брел он по снегу. Останавливался. Вскакивал с колен и неверными шагами уходил, убегал, прятался от рыдающего ржания кобылицы. Он услышал шум ветра и припал к дереву. Он обнял, обхватил ствол руками, как мужик всесильные ноги господина.