Уильям Фолкнер - Собрание рассказов

— Тогда зачем вы это делаете? — спросил человек, пришедший вместе с шофером.

— Из-за вашего чертова республиканца Кулиджа (президент США). У меня было свое дело, а этот Кулидж всех разорил, всех. Вот почему. Для интересу! Gruss Gott!

Они все уставились на хромого.

— У вас, конечно, есть разрешение? — спросил второй из тех, кто к ним подошел.

Хромой поглядел на него.

— Разрешение?

— Разве для того, чтобы летать, не нужно иметь разрешение?

— А-а, разрешение… Аэроплану на полеты? Понятно. А как же? Конечно, есть. Хотите посмотреть?

— Ведь вы должны показать его каждому, кто попросит?

— А как же! Хотите посмотреть?

— А где оно?

— Где же ему быть? Прибито в кабине, как власти и повесили, а вы думали, оно ко мне прибито? Вы, может, думали, что в меня вставлен мотор или, может, приделаны крылья? Оно в кабине. Вызовите такси, подъезжайте к аэроплану и смотрите.

— Я вожу такси, — сказал шофер.

— Ну и водите. Поезжайте с этим джентльменом на летное поле. Пусть посмотрит разрешение на аэроплане.

— Это будет стоить двадцать пять центов, — сказал таксист. Но хромой, уже не обращая на него внимания, прислонился к конторке. Они следили за тем, как он вытащил из кармана жвачку и стал сдирать с нее обертку. — Я говорю, что это будет стоить четверть доллара, — повторил таксист.

— Вы мне говорите? — спросил хромой.

— Я думал, вы хотите поехать на аэродром.

— Я? Зачем? Зачем мне ехать на аэродром? Я только что оттуда. Не я же хочу посмотреть на разрешение. Я его уже видел. Я даже видел, как власти прибивали его в кабине.

Бывший военный летчик капитан Уоррен выходил из магазина, где он встретил высокого человека в грязном комбинезоне. Капитан Уоррен рассказывал об этой встрече вечером, в парикмахерской, когда аэроплан уже улетел.

— Я не видел его четырнадцать лет, с тех пор как уехал из Англии на фронт в семнадцатом. «Значит, это вы кончили бочкой мертвую петлю с двумя пассажирами на „хиссо“ двадцатого года?» — сказал я.

— Кто еще меня видел? — спросил он. И сразу же, но то и дело озираясь, стал рассказывать. Он был болен; за спиной у него кто-то остановился, уступая дорогу дамам, и Джок повернулся так, словно тут же бы выстрелил, будь у него пистолет, а потом, когда мы сидели в кафе и сзади хлопнули дверью, он чуть не выпрыгнул из комбинезона. «Нервы у меня пошаливают, — сказал он. — А так ничего». Я звал его к себе поужинать, но он отказался. Говорит, что есть может только с налету, вроде бы неожиданно для самого себя. Идем мы с ним по улице, мимо ресторана, а он вдруг говорит: «Сейчас поем» и кинулся за дверь, как заяц, сел спиной к стенке и велел Вернону принести что-нибудь, только чтобы сразу. Выпил три стакана воды, а потом Вернон принес ему молочную бутылку с водой, и он ее тоже почти всю выпил, пока подавали обед. Когда он снял шлем, я увидел, что волосы у него почти совсем седые, а по годам он моложе меня. Вернее, был моложе, когда мы учились летать в Канаде. Потом он мне сказал, как называется его нервная болезнь. Называется она Гинсфарб. Это низенький, который спрыгнул с лестницы.

— А в чем дело? — спросили мы. — Чего они так боялись?

— Инспекторов, — сказал Уоррен. — У них нет разрешения на полеты.

— На аэроплане было.

— Да. Но не на этот аэроплан. Когда Гинсфарб его купил, инспектор не дал разрешения. Разрешение это — на другую машину, которая разбилась, и кто-то помог Гинсфарбу сжульничать, продал ему разрешение. А Джок свое потерял года два назад, когда разбился на большом прогулочном аэроплане, полном пассажиров по случаю Дня Четвертого Июля. Отказали два мотора, и он пошел на посадку. Машина слегка стукнулась, и разорвало бензопровод, но все бы обошлось, если бы один пассажир не запаниковал (дело было в сумерки) и не чиркнул спичкой. Джок был не так уж и виноват, но все пассажиры сгорели, а правительство в таких делах по головке не гладит. Поэтому летных прав получить он не мог, а Гинсфарба не мог заставить купить хотя бы права укладчика парашюта. Так что у них совсем никаких прав, и попадись они — всех их посадят в тюрьму.

— Теперь понятно, почему он седой, — сказал кто-то из нас.

— Не от этого он поседел, — возразил Уоррен. — Я вам скажу от чего. Приезжают они в какой-нибудь городишко вроде нашего, быстренько выясняют, нет ли тут кого-нибудь, кто может их накрыть, если нет, дают представление и тут же сматываются куда-нибудь в другое место, избегая больших городов. Приезжают, заказывают афишки, а Джок и третий партнер пока что пытаются получить гарантию от какой-нибудь местной организации. Гинсфарба они до этого не допускают, потому что он будет чересчур долго упираться, требуя свою цену, а они рисковать не могут. Поэтому переговоры ведут они вдвоем, что-то получают, а если не могут выторговать столько, сколько требует Гинсфарб, берут меньше, а Гинсфарба водят за нос до тех пор, когда отказываться уже поздно. Но на этот раз Гинсфарб взбунтовался. Видно, они перегнули палку.

Ну вот, встретил я Джока на улице. Вид у него был плохой; я предложил ему выпить, но он сказал, что даже курить бросил. Теперь может пить только воду, говорит, что за ночь выпивает чуть не галлон, все время встает, чтоб попить.

— Вид у вас такой, будто и спите вы через силу, — сказал я.

— Нет, сплю я хорошо. Беда, что ночи больно коротки. Я бы хотел жить на Северном полюсе с сентября по апрель и на Южном — с апреля по сентябрь. Вот это бы как раз для меня.

— Ну, туда вам не дотянуть, — сказал я.

— Наверно. Но мотор хороший. Я за ним слежу.

— Да я про то, что раньше вас посадят.

Тогда он спросил:

— Вы так думаете? Считаете, что могут?

Мы зашли в кафе. Он рассказал мне про их промысел и показал одну из афишек с этим самым Демоном Дунканом.

— Демон Дункан? — спросил я.

— А почему бы и нет? Кто захочет платить, чтобы прыгал с самолета человек по фамилии Гинсфарб?

— По мне бы лучше платить Гинсфарбу, а не какому-то там Дункану, — сказал я.

Ему такая мысль не приходила в голову. Потом он стал пить воду и сказал, что Гинсфарб требует сто долларов за аттракцион, а они с третьим получили всего шестьдесят.

— И что же вы будете делать? — спросил я.

— Постараемся его надуть, сделать свое дело и поскорей убраться.

— Который из них Гинсфарб? — спросил я. — Маленький, похожий на акулу?

Тут он принялся пить воду. Залпом опорожнил и мой стакан, постучал им по столу. Вернон принес ему еще один.

— Ну и жажда у вас, — сказал Вернон.

— А графина нет? — спросил Джок.

— Могу налить молочную бутылку.

— Давайте, — сказал Джок. — А пока что — еще стаканчик.

Потом он рассказал мне о Гинсфарбе и почему сам он поседел.

— Давно вы этим занимаетесь? — спросил я.