Адальберт Штифтер - Лесная тропа

Мы ездили с майором в гости и к другим помещикам по соседству. Я узнал, что таких имений, как у майора, здесь всего четыре. Несколько лет тому назад был основан союз ревнителей сельского хозяйства, которые, поставив своей целью его усовершенствование и возрождение исконных культур, решили сначала наилучшим образом поставить дело в собственных поместьях, тем самым подавая пример остальным, дабы они воочию убедились, что следствием таких мер будет благосостояние и безбедная жизнь. Союз имел свой устав, и вновь вступавшие участвовали в его собраниях. Помимо владельцев названных четырех образцовых имений, которые до сих пор были единственными членами союза, некоторые мелкие хозяева последовали примеру своих более богатых соседей, не вступая в союз. На заседаниях его, — как слушатель, а порой и как ищущий совета, — имел право присутствовать любой землевладелец, любой человек, заранее заявивший о своем желании. И многие широко пользовались этим правом, как я убедился на одном из таких собраний, состоявшемся у члена союза Гёмера, в четырех часах езды от Увара. Там из членов союза присутствовали только двое — майор и сам Гёмер, слушателей же собралось порядочно.

После этого я еще раза два заезжал к Гёмеру один и в последний раз даже прожил у него несколько дней.

Жатва близилась к концу, работы немного поубавилось, и как-то майор сказал:

— У нас теперь будет побольше свободного времени. Давайте на следующей неделе съездим с визитом к моей соседке, Бригитте Марошхеи. В лице соседки Марошхеи вы познакомитесь с самой замечательной женщиной на свете.

Спустя два дня после этого разговора он представил мне сына Бригитты, как раз заехавшего к нам. Это был тот самый молодой человек, который обедал с нами в день моего приезда в Увар и поразил меня своей красотой. Он провел у нас чуть ли не целый день и ездил с нами по всему имению. Как я заметил уже в прошлый раз, он был весьма юн годами, едва достигнув поры перехода от отрочества к юности, и очень мне понравился. Его карие, ласковые глаза смотрели так приветливо, а когда я увидел его на лошади, сильного и вместе с тем скромного, то потянулся к нему всей душой. У меня был некогда друг, такой же красавец, но — увы! — в самой ранней юности он сошел в холодную могилу. Густав — так звали сына Бригитты — напомнил мне его.

С тех пор как я услышал суждение майора о Бригитте и увидел ее сына, мне было весьма любопытно познакомиться с нею лично.

О прошлом моего хозяина и друга я кое-что узнал от Гёмера, когда у него гостил. Этот помещик, как и многие друзья майора, которых я у него видал, был человек открытого нрава и любитель поговорить. Не ожидая расспросов, он поведал мне все, что знал. Майор не был уроженцем этого края. Он происходил из очень богатой семьи. С самых юных лет он много путешествовал, но где именно, точно не знали, как не знали и того, на чьей службе получил он чин майора. В своем поместье Увар он раньше никогда не бывал. Несколько лет назад он появился и обосновался здесь и вступил в союз ревнителей сельского хозяйства. В то время членов в нем было всего двое: он, Гёмер, и Бригитта Марошхеи. Союза, собственно, еще не существовало, заседания и устав появились позднее; просто двое соседей по имениям — он и Бригитта — единодушно взялись за усовершенствование хозяйства в этой пустынной местности. Начало всему положила, по правде говоря, Бригитта. Ее можно назвать скорее некрасивой, нежели привлекательной, супруг ее, молодой, легкомысленный человек, с которым она была обвенчана в молодости, покинул ее и больше не появлялся. Тогда она с ребенком приехала в свое имение Марошхей и начала с мужской хваткой хозяйничать и все переделывать на свой лад, и до сих пор одевается она и ездит верхом по-мужски. Она крепко держит в руках своих работников, весьма деятельна и трудится с утра до поздней ночи. На ее примере видно, чего можно достичь неустанным трудом, ведь она совершила чудеса на своих каменистых полях. Познакомившись с Бригиттой, Гёмер стал ее последователем, введя ее приемы у себя в хозяйстве. И ни разу об этом не пожалел. Поначалу, когда майор поселился в Уваре, он несколько лет ни разу с нею не встречался. Но однажды она опасно заболела; тогда он поскакал к ней через степь и ходил за нею, пока не поставил ее на ноги. С тех пор он стал ее частым гостем. Говорили тогда, что он прибег к целительным силам магнетизма, которыми наделен, но толком никто об этом ничего не знает. Между ними возник сердечный дружеский союз — да эта женщина и достойна самой горячей дружбы, но естественна ли страсть, которую майор питает к некрасивой, увядающей женщине, — другой вопрос, а что это действительно страсть, поймет всякий, кто хоть раз увидит их вместе. Майор, без сомнения, женился бы на Бригитте, если бы мог, — его явно мучает невозможность этого брака; но поскольку о ее законном супруге ничего не известно, нельзя получить ни свидетельства о его смерти, ни развода. Вся эта история делает честь Бригитте, но не ее мужу, столь легкомысленно бросившему ее когда-то, меж тем как сейчас такой серьезный человек только и мечтает назвать ее своей.

Вот что рассказал мне Гёмер о майоре и о Бригитте, и мне еще несколько раз привелось встретиться с Густавом, ее сыном, когда мы бывали у соседей, прежде чем наступил день, назначенный для посещения его матери.

Накануне этого дня, весь вечер, когда слух мой уже утомился тысячеголосым стрекотанием кузнечиков, я все еще продолжал думать о ней. Потом мне приснились какие-то сны о ней, особенно один донимал меня: мне виделось, будто я стою в степи перед странной всадницей, которая дала мне тогда лошадей; будто меня приковали к себе ее прекрасные глаза; будто я обречен так стоять и не могу шагу ступить с этого клочка степи и никогда уже, до конца моих дней, мне не двинуться с места. Наконец я крепко заснул и встал утром свежий и бодрый, лошади были поданы, и я радовался тому, что лицом к лицу увижу женщину, неоднократно посещавшую меня этой ночью во сне.

Прежде чем начать рассказ о том, как мы поехали в Марошхей, как я познакомился с Бригиттой и как потом довольно часто гостил у нее в имении, я должен сначала поведать нечто о ее прежней жизни, без чего последующее не будет понятно. Как мне удалось столь глубоко проникнуть в описанные здесь события, явствует из моих отношений с майором и Бригиттой и станет совсем уж ясно к концу моего повествования, а потому нет нужды прежде времени открывать то, что я и сам узнал отнюдь не прежде времени, а лишь благодаря естественному развитию событий.

Человеческому роду присуще изумительное свойство — красота. Всех нас притягивает ее очарование, но не всегда мы можем сказать, в чем она заключена. Она — во всей вселенной, и она же — во взоре чьих-то глаз; между тем часто не найти ее в чертах лица, вылепленного по всем правилам, установленным присяжными знатоками. Порою красота остается не увиденной, оттого что она скрыта в пустыне или оттого что не упал на нее взгляд, способный ее рассмотреть; нередко красоте поклоняются, боготворят ее, а ее и нет совсем; но она неизменно присутствует там, где сердце бьется восторженно и горячо, где две души пылко стремятся друг к другу; ибо без нее сердце молчит и любовь в обеих душах мертва. На какой почве произрастает этот цветок? В каждом из тысячи случаев это бывает по-разному, но уж если он возрос, можно любыми способами истреблять его побеги, а он все-таки пробьется из земли там, где и не ждали его увидеть. Преклонение перед красотой свойственно только человеку, оно облагораживает его; только красота вливает в трепетное счастливое сердце все, что есть в жизни ценного и достойного хвалы. Горестна участь того, кто обделен красотой, кто не знает ее, в ком глаз другого человека не может ее обнаружить. Даже материнское сердце отвращается от дитяти, если не находит в нем хотя бы малейшего отблеска этого божественного луча.