Эптон Синклер - Между двух миров

Политические нравы Америки в том виде, в каком они показаны в книге, представляют собой в высшей степени неприглядную картину. Синклер отмечает не только теснейшую взаимосвязь, но и полную зависимость государственного аппарата США, не исключая президента и членов кабинета, от крупных капиталистов, знаменитых «богатых семейств», этих некоронованных королей Америки. Говоря о продажных членах кабинета президента Гардинга, Синклер подчеркивает, что это «были министры, поставленные у власти Робби и его единомышленниками». Однако «идеального президента» Робби видит в Гувере: этому президенту «даже не нужно было подсказывать, что он должен делать, так как он в совершенстве постиг механизм бизнеса и превосходно знал, в чем нуждается американская промышленность и банки, чтобы завоевать мир».

Синклер обращает внимание на то, что американские капиталисты поддерживали фашистскую реакцию в Европе и, в частности, говорит об их заинтересованности в победе Муссолини, затеявшего свой пресловутый «поход на Рим». Американский посол в Риме Чайлд «был в восторге» от Муссолини еще в ту пору, когда тот, будучи скромным редактором газеты, искал субсидий для своего движения. «Италия без рабочих союзов, без кооперативов, которые лишают деловых людей их прибыли, — подходящая страна для капиталовложений! Так думал посол, и он убедил банк Моргана пообещать заем в 200 миллионов долларов правительству, которое собирался создать Муссолини. Пусть никто не посмеет сказать, что Америка не внесла своей лепты в дело защиты собственности от красных».

Страницы книги, рисующие вмешательство Америки во внутренние дела Италии, приобретают особую актуальность в наши дни, когда мир явился свидетелем давления, оказанного американскими правящими кругами на Италию во время выборов.

Не лишены также интереса и разделы книги, в которых отображена политика европейских и американских лидеров, направленная на то, чтобы в империалистических целях сохранить военный потенциал Германии.

Декларативность ряда высказываний Синклера, не подкрепленных художественным изображением жизни и борьбы масс, беспомощность предлагаемых им порой лекарств против социальных недугов (так, Ланни ищет панацеи от современных ему социальных зол в утопических романах Беллами) — все эти пороки книги не случайны.

При всех своих симпатиях к антифашистскому лагерю Синклер отдает дань предрассудкам буржуазной демократии. Он не в состоянии увидеть в их истинном свете лидеров Второго Интернационала, в частности пресловутого Леона Блюма — этого раскольника рабочего движения, ныне рьяного защитника интересов американской реакции.

Синклер, этот, по характеристике Ленина, «социалист чувства без теоретического образования», не сумел преодолеть многих свойственных ему либеральных иллюзий, заблуждений. «Розовый» либерализм Ланни Бэдда и некоторых его друзей гораздо более близок Синклеру, чем суровая, непреклонная целеустремленность борцов из народа, которые как бы вынесены за пределы книги.

Но, несмотря на все недостатки, настоящий роман Синклера представляет несомненный интерес. Приведенный в нем исторический материал, хотя и не всегда органически входящий в ткань повествования, содержателен и поучителен. Перед нами значительное произведение о событиях сложного и бурного периода истории мира.

В. Рубин

Когда вернешься домой после двух лет отсутствия, поело того, как повидал Париж, Лондон и Нью-Йорк, вдруг обнаруживаешь, что дом за это время почему-то стал меньше, что он далеко не так роскошен, как казалось, а даже наоборот — порядком облез и обветшал. Лани и Бэдд бродил вокруг виллы и отмечал про себя, как вылиняли голубые жалюзи и что сделал с железными петлями коварный морской воздух. Внутри обивка мебели загрязнилась, занавеси уныло обвисли, рояль дребезжал — надо было наново отделывать весь дом. Только «Восход солнца» Ван-Гога и «Пруд с лилиями» Моне не утратили своего великолепия.

Ланни шел только двадцатый год, но ему даны были полномочия распоряжаться в доме, как он хочет.

Была середина лета 1919 года, и Ланни только что вернулся с Парижской мирной конференции. Он мечтал участвовать в перестройке Европы и ради этого трудился шесть месяцев подряд, а получилось из этих трудов бог знает что — так он полагал, и друзья его соглашались с ним. Теперь он решил взять на себя задачу попроще — обновить дом своей матери. Уж это-то можно сделать как следует. О мировой политике он больше и слышать не хотел; его ум занимало одно: как поскорее проникнуть в тайны ремесла строителя, плотника, каменщика, декоратора и садовода.

В одном углу усадьбы приютилось маленькое каменное строение. Оно стояло на опушке рощицы, фасадом к западу, к золоту и сини Средиземного моря. В домике было всего два окна, и свет проникал в него, главным образом, сверху, через застекленный северный скат крыши. Этому строению еще не было пяти лет, но в нем уже жил призрак, и Ланни после двухлетнего отсутствия не сразу набрался смелости войти. Он снял засов, открыл дверь и простоял несколько минут на пороге, заглядывая внутрь, словно боясь потревожить даже пыль на полу.

Здесь ничего не трогали с того трагического дня — немного больше года тому назад, — когда Марсель Детаз отложил кисть и палитру, написал записку жене и украдкой ушел из дому, чтобы ринуться в пекло войны. Ланни тогда отсутствовал, и ему не хотелось расспрашивать об этом мать; лучше ей поскорее все забыть, но сам Ланни никогда не забудет своего отчима.

Озираясь, он медленно вошел в комнату. На мольберте, прикрытый куском ткани, стоял подрамник. На столе лежала палитра; краски высохли и затвердели. Рядом валялась голубая шапочка художника, поношенная и выцветшая; и тут же лежал газетный лист, на котором выделялись заголовки, извещавшие о последнем стремительном наступлении немцев на Париж. Далекий голос сказал Ланни: «Ты видишь — я должен был итти». Спокойный голос, ведь Марселю никогда не приходилось спорить со своим пасынком.

Он погиб, Франция спасена, и вот его студия: ставни заперты, окно в потолке затянуто шторой, и на всем — годичный слой пыли, которую через щели в окнах и дверях нанес мистраль. Ланни открыл ставни, со скрипом повернувшиеся на ржавых петлях, и впустил в комнату яркий свет южного солнца. Он увидел на столе раскрытую книгу — труд по стратегии; странно, что художника занимала такая тема, но надо думать, он пытался понять, что происходит с его patrie [1] Родина (франц.) и нужна ли родине жизнь одного из ее сынов, уже получившего увечье на службе ей.