Эптон Синклер - Между двух миров

— О, вы непременно должны приехать к нам и сыграть для наших рабочих!

— Мы будем очень рады! — ответили мальчики.

Перед уходом Барбара сказала Ланни — У нас в Каннах было нечто вроде конференции. Ваш дядя Джесс тоже приехал.

— В самом деле? — вежливо спросил Ланни. — Как он себя чувствует?

— Совсем замучен.

— Я думал, дядя Джесс железный, — улыбнулся Ланни.

— Ошибаетесь, — ответила Барбара. — Он очень тяжело переживал эту войну с Россией.

— Я скажу матери, — обещал Ланни. Он умолчал о том, что ему самому не разрешалось встречаться с этим художником-революционером. Возможно, впрочем, что дядя Джесс не скрыл этого от Барбары — он был не из тех людей, которые хранят семенные тайны.

Ланни рассказал об этом Бьюти, и она ответила:

— Да, я получила от него записку. Надо бы с ним повидаться. — Она собиралась сделать покупки в городе, а Ланни хотелось разыскать кое-какие ноты, о которых говорили его друзья, и он предложил ей поехать вместе с ним в город на следующее утро.

Волею судеб Джесс Блэклесс выбрал то же самое утро, чтобы навестить свою сестру. Он пришел пешком, так как любил ходить. Он избрал кратчайшую дорогу и разминулся с ними. Когда он позвонил у ворот, горничная сказала ему, что мать и сын уехали в Канны. Он ответил:

— Я подожду. — Подходя к дому, Джесс услышал громкую музыку, которая доносилась из новой пристройки, и спросил: — Кто это играет?

Горничная сказала:

— М-сье Курт и два молодых м-сье, они гостят у нас.

— М-сье Курт? — спросил Джесс. — Кто это?

— Швейцарец, Курт Далькроз, учитель музыки м-сье Ланни.

— О, — сказал Джесс. — Я пойду туда и послушаю их. — Он уселся на ступеньках студии и слушал, как Курт и Ганси играли полный страсти скрипичный концерт Мендельсона. Джесс нашел исполнение превосходным.

Художник знал, что его сестра долго пробыла в Испании, и не сомневался, что тут замешан мужчина; но ему не было дела до того, кто этот мужчина. Теперь он сидел на ступеньках, наблюдая высокого белокурого северянина, игравшего на дорогом новом рояле, и ему понадобилось не больше одной минуты, чтобы во всем разобраться. Конечно, это был друг детства Ланни из Силезии. Он, вероятно, встретил Бьюти в Париже и стал ее возлюбленным, а теперь его прячут в Бьенвеню. Все концы сходятся.

Джесс Блэклесс участвовал в тайном совещании, где собралось человек десять левых лидеров рабочего движения Италии и Франции. Он слышал рассказы о голоде и репрессиях, об арестах и ссылках, о замыслах реакции, собирающей и вооружающей свои силы для жестокой расправы с рабочим движением в этих странах.

Шла борьба не на жизнь, а на смерть, борьба, по большей части подпольная. Левая печать была полна ее отзвуками, но широкая публика не читала левой печати, а остальные газеты никогда не упоминали о ней, как если бы события происходили на Марсе.

Когда музыканты кончили играть, Джесс вошел, представился, и его познакомили с гостями. Джесс никогда не слыхал о семействе Робин из Роттердама; его интересовал Курт, но вышло так, что у красного дядюшки Ланни оказалось еще два других чутких и внимательных слушателя.

Добрых три часа революционер изливал душу перед впечатлительными мальчиками. У него был неисчерпаемый запас фактов, говоривших о преступлениях и кознях правящего класса, и он убедительно доказывал, что источник всех зол — безудержная алчность финансового капитала и крупной промышленности, стремление правящих классов удушить рабочее движение, связать его по рукам и ногам, сломать ему хребет. Ганси и Фредди, широко раскрыв глаза, смотрели на этого странного человека. Худой, морщинистый, он говорил эти страшные вещи чуть-чуть хриплым голосом, с кривой усмешкой, и трудно было понять, что в его словах было правдой и что злой шуткой.

Беседа продолжалась до тех пор, пока вернувшийся из города Ланни не вошел в студию. Он, как всегда, вежливо поздоровался с дядей, но, выполняя обещание, данное отцу, ограничился несколькими словами. Курт объявил Джессу, что порвал с политикой и всецело посвятил себя музыке. Джесс, слегка обескураженный, отправился на виллу повидать сестру.

Мальчики бросились к хозяину.

— О Ланни, какие интересные вещи рассказывал ваш дядя! Вот удивительный человек! — Они стали наперебой его расхваливать. Надо было что-нибудь ответить. Ланни ограничился короткой репликой: — Да, дядя Джесс многое знает.

— Никогда еще не видел я таких людей, — заявил Ганси. — Он объяснил все, что происходит в Европе. Все становится ясно, как на ладони, — будто впервые рассматриваешь карту.

— У него вполне определенные взгляды, — ответил Ланни. Не хотелось ему охлаждать их пыл, но необходимо было дать мальчикам какое-нибудь противоядие после проглоченной ими двойной дозы революционного яда.

— Надо вам знать, Ганси, что существуют и другие взгляды.

Отставной артиллерийский офицер пришел на помощь своему другу. Двое пресыщенных и презревших мир обитателей башни из слоновой кости пытались удержать двух новичков от рискованной попытки спуститься вниз, в туманную долину, где армии варваров сражаются во мраке ночи.

Курт сказал:

— Не забывайте, что мы артисты. Ваша задача — возвысить человечество духовно, а не растрачивать свои дарования в шуме и сутолоке политической борьбы. Если вы будете хорошими музыкантами, большего от вас человечество не может требовать.

— Но, — возразил Ганси, — не уйдет ли из нашей музыки живая жизнь, если мы замкнемся в себе и останемся глухи к страданиям народа?

«Бедный Робин! — подумал Ланни. — Какое будет волнение в доме, когда эти славные дети возвратятся в Роттердам и начнут сыпать революционными формулами. Хуже всего то, что в словах этих фанатиков так много правды; никто не может полностью опровергнуть их, и от этого в душе надолго остается чувство беспокойства. Вы желаете им провалиться в тартарары, и тут же вам становится стыдно своего желания».

Летом 1920 года новое бедствие обрушилось на встревоженный мир. Началось с Соединенных Штатов Америки, казалось бы самой благополучной из стран земного шара. Наступил кризис — явление, которого никто, по-видимому, не мог удовлетворительным образом объяснить, таинственный недуг, поражающий мир через каждые несколько лет. Робби излагал свою версию событий: фермеры, обрадованные ростом спроса во время войны, вспахали миллионы акров нови и намного увеличили запасы зерна. Теперь вся эта масса продовольствия не находила сбыта, — то, что люди голодали, положения не меняло, раз им нечем было платить. Фермеры по уши влезли в долги, чтобы купить дорого стоившую землю, а теперь очутились на мели, и добрая половина их лишилась своих участков, которые забрали банки.