Фрэнсис Фицджеральд - Загадочная история Бенджамина Баттона (Сборник)

Когда Адриан и Бетси, омоченные океанскими брызгами, с трудом открыли плотно припертую ветром дверь на прогулочную палубу, они оказались в желанном затишье и, одновременно остановившись, повернулись друг к Другу.

— Что ж… — начала мисс Д'Амидо — и умолкла. Но он, не решаясь заговорить, неподвижно стоял спиной к борту и смотрел на нее. Она тоже молчала, потому что не хотела быть первой; несколько мгновений ничего не происходило. Потом она шагнула к нему, и он обнял ее и поцеловал в лоб.

— Вам просто жалко меня, я знаю. — Она всхлипнула. — Вы просто очень добрый.

— Я чувствую себя околдованным. — Его голос прерывался.

— Тогда поцелуйте меня.

На палубе никого не было. Он мимолетно склонился к ней.

— Нет, по-настоящему.

Давно он не прикасался к таким юным, таким невинным губам. Солоноватые брызги, словно слезы о нем, застыли на ее фарфоровых щеках. Она была свежа и непорочна, но в ее глазах таилось неистовство.

— Я люблю вас, — прошептала она, — я ничего не могу с собой поделать, ничего! Я полюбила вас с первого взгляда — не на пароходе, нет, а уже год назад, когда Грейс Хили привела меня в театр на репетицию, а вы вдруг встали из второго ряда и начали им говорить, как нужно играть. Я написала вам письмо, да только не отправила, разорвала.

— Нам надо идти.

Они шли по палубе, и она протяжно всхлипывала, а потом еще раз, уже перед дверью своей каюты, страшно неосмотрительно, подняла к нему лицо для поцелуя. Когда он снова переступил порог бара, кровь тяжкими молотами стучала у него в висках.

Он был рад, что Ева, видимо, не заметила его прихода, а по всей вероятности, даже и не знала, что он уходил. Он немного переждал, а потом сделал вид, что очень заинтересован ее занятием.

— Что это?

— Ева рисует мне на манишке Эйфелеву башню для сегодняшнего маскарада, — объяснил ему Баттеруорт.

— Ну вот. — Ева отложила кисть и обтерла платком руки. — Получилось?

— Истинный шедевр!

Ее глаза скользнули по группе зрителей и как бы случайно задержались на Адриане.

— Ты совсем промок. Пойди переоденься.

— Пойдем вместе.

— Я лучше выпью еще шампанского.

— По-моему, тебе хватит. И нам надо одеться для маскарада.

Она неохотно сложила краски и пошла впереди него к выходу из бара.

— Стэкомб заказал столик на девятерых, — сказал Адриан, шагая вслед за ней по коридору.

— Молодое поколение, — проговорила она с преувеличенной горечью. — Уж конечно, молодое. И ты позабыл обо всем на свете — с ребенком.

Они еще долго разговаривали в каюте: она едко, он уклончиво; разговор оборвался, когда корабль вдруг резко швырнуло вверх, и Ева, неожиданно выдохнув остатки хмеля, опять почувствовала себя плохо. Им не оставалось ничего другого, как заказать два коктейля в каюту; но, выпив, они все же решили пойти на маскарад; возможно, он убедил ее, что она волнуется понапрасну, а возможно, ей стало все равно.

Адриан был готов через несколько минут — он не признавал маскарадных костюмов.

— Я подымусь наверх. А ты собирайся поскорей, хорошо?

— Пожалуйста, подожди меня — такая ужасная качка.

Он присел на кровать, пытаясь скрыть нетерпение.

— Тебе ведь не трудно подождать, правда? Мне не хочется появляться там одной.

Она ушивала восточный костюм, взятый напрокат у парикмахера.

— Морское путешествие может свести с ума, — сказала она. — Ненавижу корабли!

— Ты права, — рассеянно отозвался он.

— Когда мне становится совсем худо, я представляю себе, что забралась на дерево и его качает ветром. Да только потом мне начинает казаться, что я все время представляюсь, и нормальной тоже только представляюсь, а сама уже давно стала ненормальной.

— Ты поосторожней, так и правда можно свихнуться.

— Посмотри. Адриан. — Она подняла нитку жемчуга, прежде чем защелкнуть ее на шее. — Чудо, правда?

Адриану, которого томило нетерпение, казалось, что она движется, как в замедленном кино.

— Тебе еще долго? А то здесь нечем дышать, — сказал он.

— Иди один! — взорвалась Ева.

— Я вовсе не хотел…

— Иди, пожалуйста. Я не могу собираться, когда ты меня подгоняешь.

С показной неохотой он вышел из каюты. Потом, после секундной нерешительности, спустился вниз.

— Бетси, — позвал он, постучавшись в дверь.

— Минутку.

Она выглянула в коридор; на ней был красный бушлат и синие брюки корабельного лифтера.

— Как вы думаете, у лифтеров есть блохи? Я натянула тысячу одежек, чтобы они до меня не добрались.

— Я должен был вас увидеть, — торопливо сказал он.

— Тсс-с! Напротив каюта миссис Уорден, она у меня вроде дуэньи. Ее замучила морская болезнь.

— А меня — вы.

Они шагнули друг к другу и, пошатываясь на ускользающем из-под ног полу узкого коридора, крепко поцеловались.

— Не уходите, — шепнула она.

— Мне надо. Мне…

Он словно впитывал юность девушки, и его страсть преображалась в пылкую нежность. К нему вернулась та неуловимая легкость, которую, как ему казалось, он утратил навсегда вместе с собственной юностью, и отказаться от этого ощущения он был не в силах. Шагая по коридору, он понял, что не хочет, не решается думать.

На палубе он столкнулся с Евой.

— Где ты был? — спросила она его с принужденной улыбкой.

— В баре, посмотрел, много ли там народу.

Она была очень хороша; Адриан с горделивым восхищением отметил, что пошлый маскарадный костюм не убил ее холодноватого, своеобразного изящества. Они сели за столик.

Штормовой ветер наливался ураганной силой, и теперь даже переход из каюты в бар превращался в бурное и опасное путешествие. Чемоданы пассажиров были прочно закреплены, а нервные дамы, отчаянно цепляясь за края взбесившихся кроватей, с ужасом думали — сквозь мутную тошноту, сквозь мигрень, — что именно так и погиб «Вестрис». В баре, еще до прихода Смитов, какого-то дородного джентльмена швырнуло на пол, так что он сильно поранил голову, — поэтому легкие столы и стулья сложили в штабели и принайтовали к стене.

На торжественный обед собрались только самые стойкие; человек пятнадцать надели маскарадные костюмы. Чтобы примкнуть к избранному обществу, требовалось добраться до салона — других критериев сейчас не было. За столиками сидели очень разные люди — от юриста-гарвардца из аристократической семьи до полуграмотного маклера по кличке Хват, и никакой разницы между ними не ощущалось: все собравшиеся — полтора десятка среди нескольких сотен — принадлежали к избранному кругу титанов, сумевших победить шторм.

Язвительно подмигивали разноцветные фонарики, трепыхались, перешептываясь, бумажные флажки, иногда сразу несколько человек отъезжало от стола, расплескивалось вино, кто-то торопливо пробирался к двери, а корабль, взбираясь с волны на волну, угрюмо стонал, что он все же корабль, а не отель. Поднявшись после обеда на палубу, несколько пар прыгали, дергались, шаркали подошвами по шаткому полу, и неподвластная им сила яростно мотала их из стороны в сторону. Эти вихлянья над головами нескольких сотен мучеников приобрели оттенок непристойности — как разудалый кутеж на поминках, — и вскоре последние титаны потянулись обратно в бар.