Эрих Ремарк - История любви Аннеты

Вскоре умерли ее родители. Их состояние настолько поубавилось, что Аннета была рада получить место медсестры в одном северогерманском городе. Там она через несколько месяцев познакомилась с мужчиной, который стал ухаживать за ней и просил выйти за него. Сначала она колебалась, но потом и сама прониклась к нему симпатией, и был назначен день свадьбы.

Тут-то, казалось, ей бы и зажить счастливой жизнью, но она почему-то потеряла покой. Что-то в ней — она и сама не знала что — заставляло ее страшиться будущего. Она ловила себя на том, что вдруг впадала в задумчивость, рассеянно слушала заговаривавших с нею людей. Мысли туманились, сгущались в мрачную, смутную меланхолию. По ночам она беспричинно просыпалась со слезами на глазах. Потом пыталась преодолеть этот постепенно выросший перед нею и непонятный барьер каким-то неистово страстным стремлением научиться дарить нежность другому.

Иногда, сидя одиноко в своей комнате, она подолгу глядела в окно на голые, серые стены домов напротив, и ей начинало казаться, будто эти стены рассыпаются, превращаются в легкую, прозрачную дымку, за которой распахиваются ворота, а дальше видны узкие улицы, двускатные крыши, летние луга и запущенные, нагретые солнцем сады, — и тогда ее охватывала острая тоска по родным местам. Наконец она убедилась в необходимости съездить домой, иначе ее тяжелое состояние не пройдет. Это только тоска по родине, думала она, и, чтобы успокоиться, надо вернуться туда и увидеть все снова.

И вот в сопровождении жениха она отправилась на несколько дней в родной город.

Они приехали вечером. Аннета была очень взволнована. Едва разложив свои вещи в гостинице и оставив там жениха, она ушла.

Она стояла перед зданием, некогда бывшим ее отчим домом. Забежала в сад и разволновалась еще сильнее. Сияла луна, и крыши поблескивали. Воздух был напоен весенним духом, и она вдруг почувствовала, что перед ней что-то открывается, какое-то новое начало — оно уже поднималось над горизонтом, надвигалось на нее, нужно было что-то вспомнить и точно назвать.

Она шла по лугу. Трава отяжелела от росы. Вишни в цвету мерцали, как свежевыпавший снег. И потом совершенно внезапно — голос. Отрешенный, забытый, затонувший голос, отрешенное, забытое, затонувшее лицо; внутри ее что-то вскрылось, что-то бездыханное, бесконечно далекое, невообразимо усталое, тягостное, печальное, а она ведь уже совсем перестала думать об этом; и теперь это всколыхнулось, стало сильнее, чем когда-либо в прежней жизни. Герхард Егер! И как-то сразу он стал очень любимым, навек утраченным, хотя никогда и не принадлежавшим ей по-настоящему.

Она вернулась в гостиницу оцепенелая, нетвердо держась на ногах. Посмотрела на своего нареченного. До чего ж он был ей чужим! Он стоял перед ней, живой и здоровый, и она почти ненавидела его. С трудом вымолвила несколько необходимых слов. Он хотел объясниться, умолял ее обдумать все снова, обещал ждать. В ответ она только кивала и просила оставить ее одну.

Память о немногих днях супружества с Герхардом теперь обернулась для Аннеты мучительной тайной. Она достала его письма и, рыдая, перечитывала их. Ей удалось разыскать несколько его бывших товарищей, и она без устали расспрашивала их про все, что они о нем знали. Один из них часто разговаривал с ним, даже в день его гибели. Впервые Аннета услышала, какой в действительности была эта война; впервые осознала, о чем говорил Герхард в ночь перед своим отъездом; впервые поняла, о какой жизни с ней он мечтал. Ему хотелось тихого спокойного прибежища, мирной пристани, хотелось маленького, негаснущего костра любви среди всей этой нескончаемой ненависти, искры человечности среди этого всеобщего взаимоистребления, тепла, доверия, почвы, на которой можно стоять, земли, родины, моста, по которому он мог бы вернуться.

Ее охватили раскаяние и любовь. Она, для которой все это было суетным, мелким тщеславием, легкомысленной склонностью к необычному, маленькой дружбой с примесью удовлетворенного женского кокетства, она, так скоро позабывшая и почти ни разу не вспомнившая его, теперь вдруг начала любить — любить исчезнувшую тень.

Она стала жить в полном уединении. Знакомые пытались переубедить ее, помочь вновь обрести себя. Но это ничего не дало. Если бы она жила с реальным человеком, то, возможно, избавилась бы от этого состояния, но она жила только с воспоминанием.

Она делалась все более странной. Часто, будучи одна в комнате, громко разговаривала сама с собой. Прошло еще немного времени, и она лишилась работы. Позже примкнула к небольшой секте, проводившей спиритические сеансы. Однажды ей показалось, что она видит Герхарда. Он шел к ней… Так проходили годы… И наступил день, когда ее не стало… Последнее, что она видела, был темный крест оконной рамы, за которым стояло закатное солнце.

Когда началась война, Иоганн Барток, жестянщик и слесарь-водопроводчик, был уже пять месяцев женат. Его сразу призвали и отправили в какой-то австрийский гарнизон на границе. В день накануне отъезда он привел свои дела в порядок и передал принадлежавшую ему маленькую мастерскую жене и своему подмастерью. Ему даже удалось получить еще два заказа. Всем этим пришлось заниматься до четырех или пяти часов пополудни; но зато он был доволен, зная, что по крайней мере до Рождества все будет в порядке. Перед вечером он надел свой лучший костюм и вместе с женой отправился к фотографу. До сих пор они все никак не могли набраться духу и пойти сфотографироваться. Оба тяжело трудились, чтобы как-то свести концы с концами, и подобные расходы считали безрассудной тратой денег. Но теперь они посмотрели на это по-другому. На следующее утро фотограф принес снимки прямо на вокзал. Они оказались чуть побольше, чем этого ожидал Барток. Он попробовал вырезать оба лица так, чтобы они уместились в крышке его карманных часов, но это не удалось; тогда он достал перочинный нож, отрезал свое изображение, а себе оставил только изображение жены. Оно подошло в самый раз.

Вскоре полк Бартока перебросили на фронт. Зимой 1914 года они пошли в наступление и ввязались в ожесточенный ночной бой, в ходе которого противник обходным фланговым маневром окружил три роты. Они оборонялись весь день, а когда боеприпасы кончились, им пришлось сдаться. Барток был в одной из этих рот. Несколько месяцев пленные провели в сборном лагере. Занятый своими мыслями, Барток с утра до вечера торчал в избе. Очень ему хотелось знать, как там жена, сумела ли обеспечить себя новыми заказами, чтобы прокормиться. Но в лагерь не приходило никаких писем, и Бартоку не оставалось ничего другого, как самому посылать домой письма с различными советами и адресами людей, которым вдруг да понадобится новая железная решетка или, например, ватерклозет. В начале апреля был сформирован и доставлен на побережье отряд в 1800 человек. В их числе был Барток и его товарищи. Их погрузили на пароход, и тут разнесся слух, будто их отправляют в какой-то лагерь в Восточной Азии.